Халим. В плену у шейха

Я дёргаюсь, пытаясь избежать прикосновения, но Захид заламывает мои руки за спину, слегка подталкивает к одноглазому, а тот, не стесняясь, щупает меня за грудь, как раз там, где тонкую, почти невесомую ткань натягивает сосок. Я кривлюсь от отвращения, дёргаюсь в руках Захида.

– Отпусти меня! Ты пожалеешь! Вы все пожалеете! – знаю, что жалко выгляжу. И угрозы мои не менее ничтожны и пустячны. И мне так горько от этой беззащитности, что я мысленно кричу. Внешне всё ещё пытаюсь сохранить видимость хладнокровия, чтобы не бросать кость этим псам. Но мне страшно. Как же мне страшно!

– Ооо, ты знаешь арабский язык? – удивляется одноглазый. – Мне нравится эта женщина всё больше. Хочу её себе.

Захид расплывается в лизоблюдской, гаденькой ухмылочке.

– Можешь забрать её хоть сейчас. Только цену обсудим, – едва руки не потирает от удовольствия. Мразь проклятая! Скольких он так погубил? Скольких продал, как товар?!

– Цену позже обсудим. Хочу её попробовать сейчас. Веди в комнату! – властно велит одноглазый, а у меня земля из-под ног уходит. В какую комнату? Я не хочу ни в какую комнату!

Но Захид, конечно же, не спрашивает на то моего мнения. Хватает меня за волосы и толкает, принуждая шагать вперёд. Я слезами заливаюсь, головой мотаю. Какой-то сюрреализм. Бред. Так не бывает! Почему это происходит именно со мной?!

Яна и Мира сидят на коленях у каких-то арабов, смотрят на меня сочувственно, но помочь не пытаются. Да, тут уж каждый за себя. Я их понимаю. Они не станут вмешиваться, как не вмешивалась я, когда дружки Захида насиловали их. Просто потому, что от нас здесь ничего не зависит. Ольгу не видать. Видимо, она в одной из кабинок, в сторону которых тащит меня Захид.

Я царапаю его волосатую, воняющую потом, липкую руку и визжу, трепыхаясь, выдирая себе клочья волос, которые остаются в его пальцах. Но мне плевать. Я не чувствую боли, ничего не чувствую, кроме жуткого, кошмарного ужаса, пронизывающего, пробирающего каждый сантиметр тела.

– Нет! Нет! Я прошу, нет! Захид! Отпусти! Верни меня эмиру, слышишь?! Он будет искать меня! Тебе не сойдёт это с рук!

– О чём это она? – интересуется идущий позади одноглазый, на что мерзкий сутенёр отмахивается.

– Глупости, господин Макбул. Она всем рассказывает, что была любовницей самого эмира.

Одноглазый мерзко хихикает, словно тявкает пустынный шакал. А меня от омерзения передёргивает. В комнате, куда меня заталкивают, я сразу же начинаю искать взглядом оружие. Если не удастся постоять за себя, то хотя бы закончу свои страдания. Но они вдруг хватают меня и, пока я отбиваюсь от Макбула, Захид надевает на мою голову чёрный мешок и затягивает на шее тесёмки. Я в ужасе кричу, брыкаюсь, но силы уже покидают.

Меня валят на скрипучую кровать, привязывают жёсткими жгутами руки к железному изголовью. Я в панике умоляю их отпустить меня, плачу и причитаю, но всё зря.

А когда на меня наваливается одноглазый и резко раздвигает мои ноги в стороны, понимаю, что это конец.

– Выйди! – тихо, возбуждённо дыша, непохожим на свой голосом приказывает Захиду, и я слышу, как открывается и хлопает дверь.

– Прошу, нет. Не надо, – захлёбываюсь слезами, пытаюсь поговорить, хотя бы ненадолго оттянуть эту казнь, но одноглазый молча направляет в меня свой член и делает сильный толчок.

Кричу, запрокидывая голову, срывая связки, и дергаюсь в жгутах, затягивая их ещё сильнее.

ГЛАВА 45

Насилует меня, как дикий зверь, продолжая зажимать рот, а я реву и глохну из-за слёз, пропитывающих ткань на моём лице и заливающихся в уши. И хорошо, что глохну. Что не слышу его учащённое, хриплое дыхание, которым грудь обнажённую жжёт. Жаль, не могу отключить все чувства, чтобы не ощущать его внутри себя. Как он долбится в меня, разведя мои колени до предела, до боли в тазу. И его член большой, очень большой. Он меня на части рвёт. На сухую, словно намеренно причиняет боль. Ну конечно же, намеренно.

– Пожалуйста, хватит! Хватит! Я не хочу! Отпусти! – ору, срывая связки, и в горле саднить начинает. А он, приподняв мешок до носа, рот мне зажимает. Его кожа пахнет чем-то знакомым. Чем-то, отчего боль в груди просыпается. Ненавижу. Я теперь ненавижу этот запах!

Стону от боли и жалости к себе, мотаю головой, пытаясь стрясти его руку. Пусть не касается меня! Пусть не трогает! Я не хочу!

Когда его движения во мне становятся невыносимо быстрыми и глубокими, я ослабеваю. Сил бороться больше не осталось. Я повержена. Уничтожена. Меня нет больше.

Ладонь соскальзывает с моего рта, и я слышу мужской стон. Ублюдок кончает в меня, войдя до предела, и я представляю, как в этот момент закатывается от удовольствия его единственный глаз. Меня от омерзения передёргивает, и тошнить начинает. Жаль, недостаточно, чтобы проблеваться прямо на него. Испортить этой мрази удовольствие.

Чувствую, как разливается внутри его сперма, как вытекает из меня, когда ублюдок вытаскивает свой член. Стиснув зубы, тихо вою, но замолкаю, когда он срывает с меня мешок и произносит до одури знакомым голосом:

– Открой глаза, Райхана.