Советское руководство понимало, что без обладания Северной Маньчжурией или по крайней мере без ее нейтралитета положение на Дальнем Востоке не могло считаться стабильным. Но обстановка в рассматриваемый период складывалась не в пользу СССР. Япония же энергично закрепляла свое положение в Северной Маньчжурии, готовясь к захвату Дальнего Востока. Однако советское руководство оказалось не в состоянии предотвратить надвигавшуюся опасность, хотя прекрасно понимало, что главной угрозой на Дальнем Востоке становится Япония, что эта угроза постоянно растет и что на советскую территорию вновь могут позариться недавние недруги России.
О противостоявших советской военно-окружной системе на Дальнем Востоке силах противника в начале 1930-х гг. начальник Разведывательного управления штаба РККА Я. К. Берзин сообщал наркому обороны СССР К. Е. Ворошилову. Он отмечал, что против Забайкалья, на Благовещенском направлении, против Приморья, в Южной Маньчжурии, Жэхэ и Корее японцы сосредоточили 14 пехотных бригад, 2 кавалерийские бригады общей численностью 98 тыс. человек[4]
.С точки зрения советской дальневосточной геополитики огромное значение имела лежащая к западу от Маньчжурии пустынная страна — Хали или Внешняя Монголия, с территорией 1 млн 200 тыс. кв. км, населением (по переписи 1918 г.) 650 тыс. человек (в том числе 90 тыс. китайцев, 5 тыс. русских), с плотностью населения 1 человек на 21,5 кв. км[5]
.Советское руководство рассматривало Монголию, так же как и Маньчжурию, в качестве плацдарма для распространения своего влияния на Китай. Начальник штаба Квантунской армии генерал Сэйсиро Итагаки высказывал мысль о том, что Монголия «…является флангом обороны Сибирской железной дороги, соединяющей советские территории на Дальнем Востоке и в Европе. Если Внешняя Монголия (МНР. —
В 1935 г. официальный орган советской печати газета «Правда» поместила информацию о произнесенной японским министром иностранных дел речи, в которой высказывалась мысль о необходимости того, чтобы СССР «ослабил оборону своих границ на Дальнем Востоке». По его мнению, все, что делается советской стороной, предназначено не для обороны границ Дальнего Востока, а «для нападения СССР на Японию»[8]
.Для России всегда был характерен активный тип геополитического поведения. В XX столетии перед советской Россией, ее высшим руководством встал вопрос, к какой стороне на Дальнем Востоке примкнуть: японской, китайской, английской или американской? Как использовать в своих интересах нарождающиеся противоречия между Японией и Америкой, как создать общий блок народов, живущих и борющихся у вод Великого океана.
Выступая на XVII съезде ВКП(б) (1934 г.), командующий Особой Краснознаменной Дальневосточной армией Маршал Советского Союза В. К. Блюхер с пафосом заявил: «У нас нет намерения напасть на Японию… Если грянут боевые события на Дальнем Востоке, то Особая Дальневосточная Красная армия, от красноармейца до командарма, как беззаветно преданные солдаты революции под непосредственным руководством любимого вождя Рабоче-крестьянской Красной армии и флота — товарища Ворошилова, Центрального комитета партии, великого вождя нашей партии товарища Сталина ответит таким ударом, от которого затрещат, а кое-где и рухнут устои капитализма»[9]
.М. Н. Тухачевский в своей «Записке о методах борьбы с японским морским флотом в Японском море» рекомендовал: «Практически на ближайшие годы для борьбы с наступающим японским флотом нам придется применять воздушный и подводный флот, а также торпедные катера. Эти средства достаточны для того, чтобы при соответствующей организационной и технической подготовке уничтожить те морские силы, которые Япония сможет выделить против СССР, не ослабляя себя для борьбы в Тихом океане»[10]
.