Халтурщики

— А может, лучше Коибатини? — отвечает он. — Водка, листья виргинского табака, ром Бакарди восьмилетней выдержки, сок лайма и мед земляничного дерева.

— Листья табака? В коктейле? А что еще за земляничный мед?

— Я поступлю банально, — сообщает он, — и выпью совиньон.

— Я тоже поступлю банально.

Они закрывают меню и заказывают вино.

— Такая странная погода, — говорит Дарио. — Почти как в тропиках.

— Да, сидеть в ноябре на веранде — неплохо. Я, пожалуй, за глобальное потепление. — Кэтлин обещает себе выкинуть из своего репертуара эту дурацкую фразу — она срывается у нее с языка всякий раз, когда кто-то заговаривает о климате. — На самом деле нет ничего скучнее разговоров о погоде. Расскажи, как ты?

На этот раз она замечает, как сильно он исхудал. На Дарио сиреневый галстук и рубашка с итальянским воротником, которая висит на его плечах, словно на вешалке. А вот выражение лица у него не изменилось — все такое же наивное и теплое, благодаря чему он выглядит моложе.

— Ты стал другим, — замечает она.

— Да? Это хорошо. Представь, если бы я после стольких лет ни капли не изменился.

Ни капли не изменилась: так думает о себе Кэтлин. Ей сорок три, и она по-прежнему свежа, длинные сильные ноги в строгих брюках, тонкая талия, обтягивающая жилетка, блестящие каштановые волосы и всего несколько седых прядей.

— Так забавно видеть тебя снова, — говорит она. — Все равно что встретиться с давней версией самой себя. — Кэтлин интересуется судьбой их старых друзей и его родственников. Его мать, Орнелла, похоже, все так же сурова.

— Она все еще читает газету?

— За все эти годы ни одного номера не пропустила.

— Рада слышать. А как Филиппо? — спрашивает она о младшем брате Дарио.

— У него трое детей.

— Трое? Так непохоже на итальянца, — комментирует Кэтлин. — А у тебя?

— Всего один.

— Другое дело.

— Мальчик, Массимилиано. Ему недавно шесть исполнилось.

— Значит, женат.

— Масси? Нет, ждем, когда ему будет семь.

Кэтлин улыбается.

— Я имела в виду тебя, что это ты, должно быть, женат.

— Да, конечно. А ты?

Как обстоят дела у нее дома, она по привычке описывает с юмором, Найджел в ее рассказе выходит этаким комичным слугой.

— По вечерам он кормит меня виноградом, — говорит она. — Это входит в его обязанности.

— Неплохо устроилась.

— Все зависит от того, насколько вкусен виноград. Но погоди, я так и не узнала, что у тебя в жизни творится.

— У меня все хорошо, очень хорошо. В прошлом году были проблемы, но теперь все закончилось. Семейная болезнь. — Дарио говорит о депрессии, которой страдал и его отец: из-за нее в конце концов закончилась его карьера дипломата. Срыв у отца случился в 1994-м, на той же неделе, когда Кэтлин ушла от Дарио. — На работе к этому отнеслись по-человечески, — продолжает он. — Что бы ты ни говорила о Берлускони.

— Как, кстати, отец?

— К сожалению, он умер год назад — семнадцатого ноября две тысячи пятого.

— Как печально, — говорит она, — я любила Козимо.

— Я знаю. Мы все его любили.

— Надеюсь, у тебя все было не так серьезно, как у отца?

— Нет, нет, совсем не так. Да и лекарства сейчас лучше.

Они пробуют вино и осматривают бар: растущие в горшках лимоны, тихий фонтанчик, травянистый склон, ведущий к парку Вилла Боргезе.

— У нашей встречи есть повод, — признается Дарио.

— Ага, скрытый мотив, будешь нахваливать мне Берлускони?

— Нет, нет, с работой это не связано.

— Но я действительно хочу послушать об иль кавальере, — говорит она, — до смерти любопытно, каково работать с таким прекрасным человеком.

— Он хороший человек. Не стоит ставить на нем крест.

— Ты искренне так думаешь? Напомни, чем именно ты у него занимаешься? Связями с общественностью?

— Кэт, ну я хотя бы попытался. На самом деле я думал спросить тебя о другом — мне нужен твой совет.

— Давай.

— Ты все еще дружишь с Руби Загой?

У Кэтлин вылетело из головы, что Дарио знаком с Руби: в 1987 году все трое недолгое время стажировались в газете. А ведь именно она познакомила Дарио с Кэтлин.

— Руби-корректорша? — переспрашивает Кэтлин. — Мы с ней никогда особыми друзьями не были. А что?

— У меня с ней некоторые сложности, — отвечает он. — Мы сто лет не виделись, а несколько месяцев назад, вскоре после того как умер отец, я наткнулся на нее на улице. Мы договорились встретиться и чего-нибудь выпить, я оставил ей свой номер и совершенно забыл об этом. Но она позвонила, и мы увиделись. Просто посидели, ничего особенного. Но после этого она стала звонить мне на сотовый и вешать трубку.

— Странно.

— Это длится уже несколько недель. Она позвонила раз пятьдесят, наверное. Жена думает, что я ей изменяю.

— А ты не изменяешь.

Он лезет в миску за оливкой.

— Нет.

— Хм, — отвечает Кэтлин, — подозрительно.

Дарио поднимает глаза и улыбается:

— Я ей не изменяю. Честно. Хорошо, давай, может, сменим тему. Берлускони — ты хотела поговорить о Берлускони, да?

— Ладно, отвертелся.

— Что ты хочешь о нем узнать?

— Во-первых, как ты можешь на него работать? Он же такой клоун, делал и пластику лица, и пересадку волос.

— Я так не думаю.

— Да ладно.

— Кэт, не забудь, я за правых.

— Да, ты постоянно твердишь об этом. Как я тебя вообще выносила?