Хан Падение. Полный файл вычитан

Направила в себя головку члена и медленно опустилась сверху, наблюдая, как открывается его рот, как закатываются уже его глаза, и слыша, как что-то трещит под его пальцами, и на пол летят крошки стекла. И… мне не больно. Там внутри все чувствительно, очень скользко и горячо. Ощущение наполненности запредельное, но не болезненное. Опустилась до конца, ощутив, как его плоть полностью вошла в меня, мой лобок коснулся его жестких волосков, и я замерла.

– Бл********дь, – он запрокинул голову, со свистом выдыхая и дрожа от нетерпения.

– Можно…можно я тебя поцелую?

Молчит, тяжело дыша, так тяжело, что его грудь ходит ходуном. Наклонилась и накрыла его губы своими, приподнимаясь и насаживаясь на каменную плоть, настолько напряженную, что мне кажется, она сейчас взорвется. И в эту секунду он вдруг сдавил меня обеими руками, заорал мне в губы, жадно набрасываясь на них, проникая языком внутрь, сплетаясь с моим. И рывком насадил на себя еще и еще. Не давая вздохнуть, сминая мои губы своими, выдыхая в меня огненным дыханием. Но мне не больно, несмотря на то что толчки резкие, сильные… где-то внизу появляется сильное ощущение трения. Внутри. Не глубоко, спереди. Оно нарастает, и я сама подставляю губы под дикие поцелуи Хана. Пока он вдруг не заорал, запрокинув назад мою голову, впиваясь губами уже мне в шею, толкаясь быстро, мощно и очень глубоко, и я ощущаю, как внутри бьет его горячее семя, а мои руки обвивают его голову, прижимая к себе. Я даже двинулась вверх-вниз инстинктивно… в каком-то первобытном стремлении усилить его удовольствие.

Мы так и застыли, сдавливая друг друга в объятиях, и мои пальцы запутались в его волосах, а его срывающееся дыхание обжигало мне шею. Я гладила его волосы, какая-то ошеломленная, растерянная и впервые не ощущающая себя оскверненной, разорванной… скорее, какой-то целой, ожившей. И очень-очень повзрослевшей.

Хан отстранился, приподнял голову, заглядывая мне в лицо, его глаза, чуть прикрытые тяжелыми веками, изучают мое лицо, и губы сжаты, напряжены. Он всматривается в меня, словно с большой настороженностью. Его плоть все еще внутри меня, и я чувствую, как она подрагивает, и эти легкие судороги проходят по его огромному телу. Перевела взгляд на смуглые пальцы, сжимающие мои бедра, и тихо выдохнула – на платье остались кровавые следы. Хан раздавил бокал, стоявший на столе… По всему полу были рассыпаны осколки.

– Хорошо? – спросил хрипло и повернул мое лицо к себе, пачкая мою щеку кровью.

Перевела взгляд на его красные, сочные губы, влажные и такие манящие и неожиданно наклонилась к ним, в миллиметре остановилась, чтобы прошептать…

– Дааа… мне хорошо с тобой, Тамерлан, – и сама прижалась губами к его губам.

Глава 19

Жестокость не всегда является злом. Злом является одержимость жестокостью. (с) Джим Моррисон 

Какая-то собственническая часть его ликовала, а какая-то боролась с разочарованием. Она вызвала в нем адскую, давно забытую похоть, его взрывало от ее прикосновений, его раздирало на части, когда он к ней прикасался сам.

Тысячи дежавю, и в то же время понимание, что это все пустышка. Спектакль, сыгранный для него, под него. Это был адский раздрай противоречий. За все хотелось причинить ей боль. За то, что похожа, и за то, что НЕ похожа. За то, что она не Вера. За то, что она жива и не имеет права быть на нее похожей. Были моменты, когда ему хотелось изуродовать ее лицо, чтобы стереть это сходство. Держало лишь понимание, что она его собственный наркотик и что только благодаря ей он держится на этом свете, благодаря ей восстал из мертвых, и пусть и похож на долбаного живого мертвеца, но он начал функционировать.

Врезался в ее тело и ослеп, оглох, осатанел окончательно. Хорошо и больно одновременно. Особенно больно видеть ее лицо, залитое слезами, ее сжатые кулаки, ее изогнутое в неестественной позе тело. Его не хотят…боятся, презирают и ненавидят. И как бы она не притворялась, никогда в жизни не сможет на него посмотреть так, как смотрела Ангаахай…не сможет любить его, а даже если бы и смогла, то он не смог бы в ответ. У него в груди выжженная пустыня. Там никогда и ничего не воскреснет. Там мертвь и гниль.

И даже после ошеломительного оргазма, излившись в ее дрожащее тело, стараясь не смотреть в эти зажмуренные глаза, опухшие от слез, он ощутил себя куском дерьма и за это возненавидел ее еще больше…Потому что разочарование и боль оказались сильнее опустошающего наслаждения, а видеть ее слезы – невыносимо и словно душу жжет раскаленным железом. Словно это его птичка плачет, и это он…он причинил ей страдания.

Причинил. НО НЕ ЕЙ. ЭТО НЕ АНГААХАЙ. АНГААХАЙ МЕРТВА. Он причинил боль Дине, тупое, идиотское имя. Но для него любое было бы тупым и идиотским, ведь называть это существо…настолько похожее на Лебедь, другими именами – это кощунство, но еще большим кощунством было бы назвать ее точно так же.