Хан Тенгри с севера. Негероические записки (СИ)

Я достал фотоаппарат, неловко снял крышку, и отчаянным взглядом проследил её стремительное падение. Проскользив метров 20 вниз по склону и перепрыгнув через полузасыпанную трещину, она остановилась призывно чернея на снегу, чистом, как непорочное зачатие. Было ясно, как день, что прямо вниз мне тут никак не спуститься. Можно было лишь вернуться обратно по тропе, спустившись ниже закрытой трещины, через которую крышка перескочила, а оттуда уже пройти траверсом под то самое место, над которым мы сейчас сидели. Я с укоризной посмотрел на вершину Хан Тенгри. Возвращаться не хотелось. «Куда ты спешишь?» – сказал Володя – «будем возвращаться в базовый, тогда и подберёшь». Я нехотя согласился, хотя и подумал, что за день солнце вплавит чёрную крышку в снег, и не факт, что я смогу её найти.

Эяль, тем временем, решил, что пора двигаться. Вдоль бегшрунда были протянуты горизонтальные перила, а от его дальнего края вверх уходила протоптанная в глубоком снегу траншея. Склон в этом месте был довольно крутым, и вдоль траншеи тоже висели перила. Собственно говоря, всё ребро, от этого бегшрунда и до самой вершины пика Чапаева было полностью провешено перилами. 

Эяль дошёл до края бергшрунда и какое-то время постоял там что-то недоуменно разглядывая. Затем он пристегнулся жумаром к перилам и крикнул мне: «такой верёвкой только верблюдов привязывать!..» Когда я, в свою очередь, подошёл к перилам, я понял, что он имел ввиду. Верёвка, которой мне предстояло доверить свою жизнь представляла из себя на вид простецкую черную капроновую бечёвку. Такой верёвкой хорошо связывать в тюк свои невзрачные пожитки, уходя навсегда из отчего дома. Если бы у меня был хороший крепкий верблюд, я предпочел бы привязать его статической «десяткой», а не этим несчастьем. Так я думал, карабкаясь вверх по крутому склону и с опаской нагружая жумар. Однако, как выяснилось позже, мы напрасно беспокоились. Как объяснил мне Моисеев, верёвками этими провешивают сегодня все гималайские восьмитысячники.

Сто метров крутого подьёма закончились на просторном плече, покрытом, в основном, снегом, но с большим скальным участком, на котором расположилось с десяток палаток. Это, так называемый, нижний (он же основной) первый лагерь. Его высота – 4500м. 

На 100 метров выше расположен верхний первый лагерь. Мест под палатку там гораздо меньше и нет текущей воды, но, остановившись в нём, сокращаешь себе переход во второй лагерь, который намного тяжелее перехода из базлага в первый лагерь. Посовещавшись, мы довольно единодушно решили идти дальше, в верхний лагерь.

Посидели, отдохнули, перекинулись парой реплик с народом и полезли дальше. И вот тут, что-то во мне кончилось. Высота, наконец, дала о себе знать. Темп резко упал и, буквально «на зубах», я выполз в верхний лагерь. Ребята уже ставили принесенную с собой палатку. Скальное плечико, на котором мы расположились, могло приютить не больше пяти палаток, но в данный момент тут стояла только одна, хотя в нижнем лагере было полно народу.

Закончив обустраивать своё жильё и накипятив себе воды, мы растянулись на полуденном солнце, прикрыв физиономии панамами. 

Солнце жарило немилосердно, Северная Стена дрожала в зыбких потоках воздуха, а в синем, как гавайская лагуна небе рождались клубящиеся облачка, словно пар над закипевшим гигантским котлом. Какое блаженство! Что за погода! Мне даже неловко за «суровую природу гор»: где леденящий ветер, сбрасывающий дерзкого пришельца в пропасть с крутого гребня? Где мороз, от которого вырастают на усах метровые сосульки? Где пурга, заметающая следы раньше, чем нога человека успевает их оставить?

В левой части исполинской Северной Стены родилось какое-то тревожное движение. Снежный поток, неотвратимый и неостановимый, непостижимо медленно и в жутковатом безмолвии двинулся вниз по скальному кулуару. Мощной дугой перетекая через прогибы стены, он падал на скальные уступы, взрывался на них и продолжал своё плавное падение, постепенно укутываемый пеленой снежной пыли. Тяжёлый рокочущий грохот ударил по ушам и проник до самой селезёнки...

Я провалялся часа три, не меньше. Это важно для акклиматизации – проторчать подольше на этой высоте. Эяль же, поёрзав нетерпеливо и заявив, что не хочет упускать обед, убежал вниз. Наконец, я решил, что и мне пора. Оставив Володю, который хотел ещё немного поакклиматизироваться, я спустился в нижний лагерь, а оттуда – к бергшрунду, причём оказалось, что спускаться по натянутым «верблюжьим» перилам крайне неудобно. На первой веревке я кое-как ещё сумел стать на дюльфер, а вторая была натянута так, что пришлось просто прищёлкнуться скользящим карабином и аккуратно спускаться, придерживаясь за перила.