Хан Тенгри с севера. Негероические записки (СИ)

В молочном отделе я заметил ещё одну местную диковинку – напиток из верблюжьего молока, который называется «шубат», но, поколебавшись, решил отложить его покупку на завтра. Хорошего – понемножку, решил я, опасаясь за свой желудок.

Кумыс оказался кислым, освежающим напитком, а пахлава напоминала один из видов наших арабских сладостей, но с более нежным вкусом. Напитавшись молоком степной кобылицы, я растягиваюсь на кровати, щёлкаю дистанционкой и смотрю по «Нейшанл Джеографик» трогательный и печальный фильм о судьбе гордого и наивного африканского племени Карамоджа. Некогда гибкие охотники и неутомимые плясуны с обнаженными шоколадными телами, они попали под каток гражданской войны, которая не имела к ним никакого отношения. Раздавленные ошмётки их жизнерадостного племени вымирают от голода и болезней, и серолицые костлявые женщины прячут свои потерявшие плодородие тела под грубыми балахонами в угоду ханжеским обычаям пришельцев с севера, которые, походя истребляя неверных варваров, неизменно заботятся об их нравственности. Фильм навевает на меня меланхолию.

Моя сиеста была бесцеремонно прервана стуком в дверь – явились Володя с Ирой, вернувшиеся с Иссык-Куля. Мы немного поболтали, я вернул Володе его снаряжение, и мы договорились встретиться вечером для прощального ужина.

Прощальный ужин мы затеяли в кафе с символическим названием «Тянь Шань». Это такое кафе под открытым небом. Точнее – цепь небольших кафешек, длинная, как Тянь Шаньская гряда. Мы выбрали себе столик возле огромного аквариума, в котором тугие форели нарезали круги, поддерживая себя в аппетитной спортивной форме. Колючие раки с поджатыми хвостами вылупили на нас удивлённые глазки на тонких стебельках. Нам принесли неизменный бараний шашлык и по стопке коньяка, который мы тут же и хлопнули за здоровье Хан Тенгри. Наконец, я услышал о Володином восхождении из первых уст. Он стартовал с седловины в компании Сан Саныча по кличке Таракан и двух его подопечных корейцев. Сан Саныч попросил Володю идти первым, и Володя побежал. Когда он обернулся в очередной раз, то увидел, что таракановские корейцы повернули назад, и дальше весь путь до вершины Володя прошёл в гордом одиночестве. 8 часов на подъём и 3 часа на спуск. Проще пареной репы...

От крохотной рюмки коньяка осталось острое чувство недосказанности. Кроме того, мы ещё не выпили за будущие восхождения. Поэтому мы зашли в Юбилейный и купили по рекомендации одного молодого человека бутылку якобы лучшего местного полусладкого. Что-то типа «Турайское Бриллиантовое». Затем, в надвигающихся сумерках мы разыскали ларёк с дынями и купили дыню, но не длинную полосатую, а обычную, хотя и крупненькую. Не везёт мне с полосатыми дынями – хоть плачь! Прихватив добычу, заваливаем ко мне в номер и ведём задушевные беседы до тех пор, пока дыня не начинает лезть у нас из ушей, а «Турайское Бриллиантовое» литься из носа.

Между нами: ну и фуфло же это «Турайское Бриллиантовое» ...

***

Утро принесло с собой вкус вялой дыни, вымоченной в «Турайском Фуфловом». Долго полощу рот, пытаясь избавиться от воспоминаний о вчерашних посиделках. Принимаю душ и выхожу на не по– утреннему жаркие улицы в поисках завтрака. Усаживаюсь за летний столик и заказываю глазунью и чай с песочным пирожным. Пирожное, похоже, знало лучшие времена. Это было старое, умудренное жизнью пирожное, с которого сыпался песок. Оно так уверенно легло на вчерашнее «Турайское», словно всю жизнь ждало с ним встречи... И всё же, я не теряю надежды, что этот последний день моего путешествия сможет принести мне радость и успокоение. После завтрака я отправляюсь на Медео – высокогорный спортивный комплекс, ставший в своё время одним из символов Советского Казахстана, как Байконур или Семипалатинск. Ну, может, чуть поскромнее...

Сам Великий Конькобежный Стадион произвёл на меня угнетающее впечатление. В окружении жарких, дымчатых, летних пейзажей, его огромная серая чаша кажется давно и безнадёжно севшим на мель кораблём. Я побродил по нему без интереса и покинул без сожаления. Затем я дал уломать себя одному гиперактивному водителю, и он повёз меня в горы, туда где расположен местный высокогорный курорт Чимбулак. Кроме меня, в машину заманиваются пять женщин самых разных форм и возрастов. Все они одеты в розовые платья и костюмы. Розовый цвет сейчас в фаворе у казахских женщин, и алмаатинские модницы бродят по улицам бело-розовыми стаями, словно фламинго на берегах озера Танганьика. Возбужденный таким обилием женского пола, водитель решительно берёт на себя функции экскурсовода. Он высаживает нас у огромной плотины, перегораживающей всё ущелье «от уха до уха» и с гордостью рассказывает нам историю её создания. Витя, который всегда всё обо всём знает, рассказывал мне как-то об этой плотине и утверждал, что она была создана направленным ядерным взрывом. Наш водитель решительно отринул версию о ядерной природе взрыва, но лицо его при этом стало озабоченным.