Хаос

Кофе обжигает язык, когда я делаю глоток, но это ничто по сравнению с внезапным ожогом в моем сердце.

— Кто-нибудь видел, как я тебя целовала? — спрашиваю я, и Шон качает головой.

— Если бы видели, они бы что-нибудь сказали. Персик написала мне, спрашивала о тебе, но я ответил, что ты в отключке, и я отвезу тебя домой.

— А они не подумают, что это странно, что ты не вернулся домой вчера вечером?

— Нет, если я скажу, что позвонил той надоедливой цыпочке, которая вцепилась в меня после шоу.

Я киваю и делаю еще один обжигающий глоток кофе, отчаянно желая спросить его, почему он лжет и почему поцеловал меня в ответ. Я была пьяна, но не настолько, чтобы не понимать, что делаю, да и он, по-моему, тоже.

Но думаю, это не имеет значения, потому что какая бы искра ни вспыхнула между нами, она явно погасла.

А может быть, её там и вовсе не было. Возможно, мне все показалось. Может быть, я была именно тем, кем хотела быть — просто горячей девушкой в сексуальном платье.

Может быть, я значила для него не больше, чем та девушка с рыжими волосами, не больше, чем в прошлый раз, когда он заставил меня чувствовать себя так.

Я ненавижу себя за то, что позволила ему. Позволила ему снова заставить меня чувствовать это.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Я опоздала на первую репетицию группы после того, как мы с Шоном целовались в автобусе. Опоздала, но он ничего не сказал. Я не попадала в ритм — он снова промолчал.

Поэтому я начала лажать еще больше. Стала дергать не за те струны и говорить ребятам, что это Шон лажает.

А он продолжал хранить молчание.

Какую бы ложь Шон ни рассказал ребятам о том, что произошло после того, как я затащила его на танцпол в Mayhem, они ему поверили. И какую бы ложь он ни говорил себе, он в неё верил.

Всю репетицию я искала в его глазах хоть какое-то признание. Хотела увидеть, посмотрит ли он на меня так, как смотрел, когда целовал, касался руками, и сердце колотилось в моей груди, но Шон почти не смотрел на меня.

Как будто ничего не произошло — меньше, чем ничего. Он словно забыл, как танцевал со мной, как зарывался руками в мои волосы. Словно я была никем.

Все было так же, как и раньше.

До того, как мы писали песни в моей квартире. До заката солнца на моей крыше. До того, как я клала ноги ему на колени.

И я не осмеливалась никому рассказать о том, что произошло между нами — до этого уик-энда у Ди, когда я случайно проговорилась, что переспала с Шоном в старших классах, потому что больше не могла держать это в себе. Мы были в квартире Ди с Роуэн и Лэти, чтобы помочь ей собрать вещи, — она планировала вернуться домой, — а потом собирались отпраздновать ее день рождения, прежде чем она уедет, и… да, это просто вырвалось.

Девочки на удивление свели свои вопросы к минимуму, но в ту ночь, когда они обе крепко спали в укрытой одеялом крепости в гостиной, Лэти заперся со мной в ванной — в то время как мои штаны были спущены вокруг моих долбаных лодыжек — и поджарил меня, как вареную колбасу. Он держал меня в заложниках до тех пор, пока я не призналась во всех подробностях о Шоне, и только одно мне удалось сохранить при себе: я не сказала ему, что ночь, когда я спала с Шоном в старшей школе, была ночью, когда я потеряла свою девственность.

В ту ночь я почти не спала, а на следующее утро, после поездки в «АЙХОП» за кофе, появились Шон с Адамом и Майком, чтобы помочь перенести коробки Ди из ее квартиры. Шон игнорировал меня, пока мы загружали фургон, и продолжал игнорировать в тот вечер, когда мы все напивались в ее пустой гостиной. Я сидела рядом с ним, и мне казалось, что меня там вообще нет.

Сначала было больно, но потому я почувствовала злость.

— Не могу поверить, что ты назвала его тощим, — говорит Лэти из дальнего угла моей крошечной квартирки.

Я занята тем, что бросаю вещи в сумку, а он изучает мою стену, полную фотографий — моей семьи, больших концертов, на которых я была, группы.

Вчера вечером на дне рождения Ди я сидела рядом с Шоном, немного перебрала с выпивкой и… да, я назвала его тощим. И ткнула его в бицепс, чтобы доказать свою точку зрения, хотя все было наоборот. Я отдернула палец, ненавидя его за то, что он был так чертовски совершенен, что я едва могла это вынести.

Лэти оборачивается и ухмыляется мне.

— Так холодно, Китти-Кэт.

— Он тощий, — настаиваю я.

И умный. И забавный. И очень горячий.

— И горячий, — возражает Лэти, и в моей голове возникает образ Шона: как он выглядел, когда грузил вещи Ди в фургон. То, как его тощие мускулы напрягались под футболкой. Как вересково-серый хлопок прилипал к коже. Как бусинки пота выступали у него на висках.

Я ненавидела это так сильно, что не могла оторвать глаз.

— Ты думаешь, что все парни горячие, — усмехаюсь я.

— Только рок-звезды, — фыркает Лэти.

— И мои братья.

Я смотрю на него краем глаза, и улыбка, которой он меня одаривает — сплошные неприятности.