Хаос на пороге (сборник)

– Наконец-то! – шепчет Пиа. Соскользнув с кровати, на дрожащих ногах она подходит к окну и снова слышит: «тук-тук». – Наконец-то!

Каким Он окажется? Каким будет Его голос? Наверное, Он сообщит предписания, которые должны стать известны только в последний момент, и их нужно передать кому-то особенному – ей, Пиа, и никому больше. Все это было испытанием ее веры, долгим и трудным, и она его прошла.

Пиа нажимает кнопку, чтобы убрать с окна шторку. За стеклом появляется приплюснутое полное лицо, и весь душевный подъем тут же улетучивается. Это не Бог, это всего лишь Роберт, толстый мальчишка из класса Пиа. Весь потный, он стоит на уступе, идущем вокруг всего здания, и цепляется за карниз. На Роберте почему-то его заношенная школьная форма, хотя уроки давно кончились, да и вообще она больше никогда не понадобится. Очки перекосились, выражение лица виноватое и сконфуженное, он явно чувствует себя не в своей тарелке.

Кажется, он видит разочарование на лице Пиа, и ей тут же становится стыдно. Нажав кнопку, она открывает окно, и Роберт, перевалившись через подоконник, неуклюже шлепается на пол. Девочка, стоя в своей тонкой ночной сорочке, скрещивает руки на груди. До сих пор Пиа почти не приходилось оставаться с мальчишками наедине. К тому же сейчас глухая ночь – последняя ночь в их жизни. Убрав волосы за уши, Пиа ждет, пока Роберт кое-как, пыхтя, поднимается.

– Привет, – говорит он, явно нервничая и громко, с присвистом дыша носом.

– Что ты здесь делаешь? Это как-то странно…

– Да, знаю, – лихорадочно кивает он. – Знаю.

Он глубоко вдыхает, но ничего не говорит, только смотрит на нее, а она на него. Вид у него, конечно, довольно нелепый. Глаза за толстыми стеклами очков кажутся огромными, с куриное яйцо, черные волосы торчат жесткими вихрами во все стороны. Что он, так и будет молчать? Может, Пиа самой что-нибудь сказать? Но…

– Пиа, ты не такая, как остальные. Понимаешь? Ты другая.

– О Боже, – вырывается у нее.

Накатывает ледяной страх. Откуда он знает? Как догадался? Или он о чем-то другом?

Но Роберт вдруг начинает сыпать словами со скоростью сто миль в час, лихорадочно сжимая и разжимая руки и глядя куда угодно, только не на Пиа.

– Это, может быть, безумие – рассказывать об этом сейчас, но мое сердце всегда принадлежало тебе. Ну, в смысле, не всегда, но очень, очень давно. Со средней школы – даже раньше, наверное. С первого класса.

Сперва Пиа не понимает, о чем он, но потом сумбурные слова складываются воедино, и страх сменяется смущением. Ей становится мучительно неловко и за себя, и за него. Говоря, что она другая, Роберт имел в виду, что она особенная. Что она ему нравится. Пиа прикладывает ладони к щекам. Он не знает ее тайны, он признается ей в любви! Готовая рассмеяться, Пиа прикрывает рот рукой и смотрит на мальчишку. Это же надо, чтобы такая сцена разыгралась у нее в спальне глубокой ночью, да еще такой ночью!

– Я… если честно, Пиа… я сам не знаю, зачем тебе все это говорю…

Он запускает пальцы в шевелюру и в панике отводит взгляд, озираясь по сторонам. На шее, подбородке, лбу выступают капельки пота. Вид у Роберта такой несчастный, что Пиа решает положить конец его страданиям.

– Прости, у меня нет к тебе таких же чувств, – по-доброму, но твердо говорит она, обрывая душераздирающий монолог.

Роберт горячо кивает.

– Да, да, конечно. В смысле – я ничего другого и не ожидал. Это очевидно, с самого начала было понятно. Конечно. Я знал, что ты так и ответишь.

Он нервно смеется. Пиа тоже улыбается. Ей жаль его, однако она ничего не предпринимает, не встает с кровати, чтобы взять его за руку или там поцеловать. Может быть, другие так бы сделали, под влиянием момента, но не Пиа. И все равно ей чем-то приятно происходящее. У нее не было мальчика, она никогда не целовалась, но лучше думать о несбывшемся, чем о том, что предстоит утром – последняя трапеза и неминуемый конец.

Роберт тем временем, облегчив душу признанием, почти успокаивается и даже присаживается рядом на кровать. Он облегченно выдыхает и снова смеется. Смех у него слегка похрюкивающий.

– Да, само собой, я ничего другого и не ждал. Забавно, правда? И еще как. То есть если уж даже сейчас мне ничего не светит, значит, это все просто не про меня, верно? Теперь или никогда, так ведь?

– Наверное, так, – говорит Пиа. – Ты ведь знаешь… когда мы все окажемся по ту сторону, боль останется в прошлом. Она будет всего лишь словом на страницах книг.

– Да, – откликается он. – Правда.

Во всяком случае, так слышали другие. Сама Пиа – нет. Она ощущает холод внутри и глядит мимо Роберта, в окно. Тот тем временем поднимается и начинает с глубокомысленным видом шагать взад-вперед, заложив руки за спину, как какой-нибудь политик.

– Роберт?

– Да, да, ухожу, ухожу… Только… есть еще кое-что.

«ПОСТАВЬ ЕЕ ПРЕДО МНОЙ».