Харагуа

— Я голоден, как волк, — честно признался тот. — Вот уже несколько недель, как я не видел иной пищи, кроме диких плодов, крабов да парочки осьминогов, а это не те кушанья, которые могут насытить эстремадурского кабальеро.

— Так вы эстремадурец? — удивился Сьенфуэгос. — А я всегда думал, что вы андалузец, из Хереса.

— Я действительно из Хереса, но из Хереса-де-лос-Кабальерос, а вовсе не из того, другого, — не на шутку обиделся будущий первооткрыватель Тихого океана. — Слава Богу, есть разница!

— Помилуйте, у меня даже в мыслях не было вас обидеть! — в шутливом изумлении воскликнул Сьенфуэгос. — Но все же давайте что-нибудь поедим, мне скоро понадобится ваша помощь.

— Да, нелегкое это дело, — протянул эстремадурец, покончив с роскошным обедом и затягиваясь одной из тех толстых сигар, к которым так пристрастилось большинство испанцев на острове. — И весьма опасное! Вынужден вам напомнить, что одно дело — натянуть нос Святой Инквизиции, которую я всей душой ненавижу, и совсем другое — бросить вызов губернатору, прямому представителю короны. Попытка освободить принцессу сделает меня самым настоящим изменником. Я, может быть, и пьяница, умирающий от голода, могу продать право первородства за чечевичную похлебку, но никогда не стану предателем, можете мне поверить.

— Но я вовсе не склоняю вас к измене, — заверил канарец. — Я просто хочу сказать, что вдвоем мы могли бы потянуть за ниточки, что помогло бы освободить Анакаону миром, — он подчеркнул последнее слово. — Возможно, в Санто-Доминго есть люди, способные повлиять на Овандо и заставить его понять, что он совершает ужасную ошибку.

— Наверняка есть, — согласился Бальбоа уже спокойнее. — Но, как известно, губернатор настолько упрям, что даже гибель флотилии ничему его не научила. К тому же такого человека следует искать в его ближайшем окружении, а столь ничтожная личность, как я, к сожалению, не имеет доступа к этим кругам.

— По-моему, несправедливо с вашей стороны говорить о себе в подобной манере, — возразил канарец. — Вы умный и достойный человек, на деле доказавший свою исключительную отвагу.

— До сих пор я был всего лишь сумасбродным безумцем, страдающим манией величия, хотя этот остров переполнен сотнями таких. Вот так-то, мой друг! Хотя никому кроме меня не пришло бы в голову сигать в море и потрошить акул, не умея при этом плавать, и никто другой не пьет с утра до ночи, как я. — Он выпустил густую струю дыма и столь же невозмутимо добавил: — Так что я — самый ничтожный и бесполезный испанский кабальеро.

— Думаю, вы преувеличиваете.

— Никому я не нужен, и вы это знаете. Никто не ценит меня, кроме вас. К тому же меня вот-вот упекут в тюрьму — и вполне заслуженно, кстати — за долги и драки.

— В вашей власти все изменить, — заметил канарец.

— Да я уж пытался, — невесело рассмеялся Бальбоа. — Каждый день, просыпаясь утром, я даю себе слово измениться, и в итоге вечером ложусь спать все тем же, — он вновь затянулся толстой сигарой и добавил: — Но я знаю человека, который мог бы пробиться к Овандо и повлиять на него. К сожалению, сейчас дела его обстоят неважно, и слава у него уже не та. Вы, наверное, слышали о нем: это Алонсо де Охеда.

— Охеда! — изумленно воскликнул Сьенфуэгос. — Вы хотите сказать, что великий Алонсо де Охеда здесь, на острове?

— Всего несколько дней назад он вышел из тюрьмы.

— Из тюрьмы? — повторил канарец пораженно. — Никогда бы не подумал, что столь незаурядный человек может попасть в тюрьму.

— Это довольно запутанная история, и где-то даже смешная, — ответил Бальбоа, подзывая трактирщика, чтобы тот принес еще кувшин вина. — Видимо, в Севилье он связался с парочкой мерзавцев, которые обещали ему финансирование экспедиции, посвященной мирному освоению провинции под названием Твердая Земля, губернатором которой его провозгласили их величества. Но, видимо, у этих людей с самого начала не было иной цели, кроме грабежа, поскольку, едва ступив на берег, они принялись измываться над туземцами и насиловать их женщин. Разумеется, Охеда этого не стерпел и, когда экспедиция подошла к концу, конфисковал награбленное и взял курс на Санто-Доминго. Мерзавцы, в свою очередь, устроили мятеж, взяли его в плен и заковали в цепи, — Бальбоа рассмеялся так, словно сам был свидетелем этой сцены. — Однако в ту ночь, когда они встали на якорь у берега, Охеда как-то исхитрился соскользнуть в воду и попытался вплавь добраться до берега, чтобы сообщить обо всем властям, но не учел тяжести цепей и пошел ко дну.

— Быть того не может!

— Как на духу! К счастью, один из его верных людей поднял крик, и его успели спасти, но Охеда нахлебался воды, и его пришлось откачивать целый час. Можете себе представить? С тех пор Охеда пьет только вино... Итак, он остался в живых, но вскоре его обвинили в незаконных хищениях и приговорили к тюрьме, где он и провел два месяца. Тем не менее, вскоре все разъяснилось, так что теперь он на свободе, а в тюрьме оказались его обвинители.

— Боже! — воскликнул канарец. — Действительно, любопытная история!