Харассмент

– Сергей Степанович, Соловьева пришла, – и Инга поняла, что она отлично осведомлена. На ее невозмутимом лице теперь явственно проступало лицемерие. Сколько еще людей в офисе, которые вроде бы не обращали на нее внимания, на самом деле просто изощреннее, чем другие, его скрывали?

Секретарша положила трубку и кивнула на дверь. Инга вошла.

На этот раз Кантемиров был один и стоял у окна, заложив руки за спину.

– Вы написали новый пост, – не оборачиваясь, проинформировал он Ингу, словно сама она не догадывалась.

Инга помедлила в дверях, не зная, куда ей нужно сесть. Стула на этот раз не было. Подумав, она осторожно приблизилась к Кантемирову и замерла в метре от него, вполоборота к окну, лицом к начальнику.

– Да, – согласилась она, хотя Кантемиров вроде бы тоже в подтверждении не нуждался.

– Вы можете назвать имя коллеги, о которой вы пишете? Она готова подтвердить вашу историю?

– Она рассказала мне об этом по секрету. Сказала, что вы уже вызывали ее и она с вами беседовала, но тогда ни в чем не призналась. Но я думаю, теперь она подтвердит. Это Светлана Мирошина.

Кантемиров продолжал разглядывать пейзаж. Он молчал так долго, что Инга невольно покосилась за окно, чтобы понять, что там его увлекло.

– Проверка почти закончена, – наконец отмер он. – У нас было готово решение, которое, надеюсь, всех бы устроило. Хотя в таких случаях никого обычно ничего не устраивает, что бы ты ни делал. Но теперь с этим вашим новым разоблачением все придется еще раз пересмотреть. Вы планируете подавать в суд?

На последних словах Кантемиров резко повернулся к Инге.

– Нет… – пробормотала она, немного опешив. – Не думаю… То есть это зависит от решения. Не знаю, я так далеко не заглядывала.

– Да не так уж это и далеко. Но если не планировали, то хорошо. Это, разумеется, ваше право, но я бы предпочел решить дело миром. Хорошо, если вы того же мнения.

Кантемиров отошел от окна и направился к столу. Инга осталась стоять на месте.

– И что вы собираетесь делать?

– Поговорим еще раз со всеми. Что мы еще можем делать, – в голосе Кантемирова послышалось раздражение. – Спасибо, вы можете идти.

Инга помялась у окна. Кантемиров казался ей сегодня усталым и совсем не страшным, поэтому ей вдруг пришла в голову мысль, что если она сейчас найдет правильные слова, то сможет все объяснить ему по-человечески, и тогда он посочувствует ей и поддержит.

– И еще знаете что? Я думаю, вам лучше сегодня пойти домой, – вдруг сказал Кантемиров, после чего грузно опустился в кресло. Оно под ним просело и как будто выдохнуло.

– Домой?

– Да. Я думаю, так для всех будет лучше.

– В каком смысле? Вы меня тоже решили отстранить от работы, как Бурматова?

– Нет-нет. Никакого отстранения. Считайте это выходным. Отдохните пару дней, а когда проверка завершится, вернетесь.

Инга с недоумением продолжала смотреть на Кантемирова. Он откашлялся и взялся за телефон, видимо намекая, что разговор окончен.

– И как я пойму, когда проверка завершилась? – наконец спросила она.

– Ну, мы вам сообщим сразу же, – сказал Кантемиров и добавил с поспешностью, словно хотел таким образом Инге польстить: – Вы все-таки важнейший участник этой истории.

Инга еще несколько секунд поискала в себе те проникновенные слова, которые могли бы склонить Кантемирова на ее сторону, но поняла, что возможность, если она и была, уже упущена. Она вышла из приемной, бросив недружелюбный взгляд на апатичную змею-секретаршу, спустилась на свой этаж и, подойдя к столу, принялась швырять вещи в сумку.

– Ты уходишь? – осторожно спросил Аркаша, оторвавшись от компьютера и некоторое время понаблюдав за ней. Остальные делали вид, что совершенно не интересуются Ингиными сборами.

– Да. Мне дали выходной.

Галушкин хмыкнул, глядя в какой-то листок. Неясно было, его хмыканье относилось к тому, что там написано, или к тому, что сказала Инга. Она с силой вырвала зарядку из розетки и, скомкав, затолкала ее в сумку. Хмуро оглядев всех, Инга процедила:

– Ну, до скорого.

Ей нестройно ответили, но она смотрела только на Мирошину. Та вместе со всеми открыла рот и беззвучно пошевелила губами, обозначая прощание, но глаза на Ингу так и не подняла.

Максим считал, что это даже к лучшему. «Зачем тебе тусоваться в этом серпентарии, – увещевал он. – Они будут на тебя пялиться, пока эта проверка не закончится. Вот уволят Бурматова, и вернешься в офис героиней. А потом уедешь в Париж. Боже мой, что я буду делать, когда ты уедешь в Париж!» Инга не разделяла его оптимизм. Она считала, что отстранение, или «выходной», – как ни назови, все одно и то же – уравнивало ее в глазах остальных, в первую очередь проверяющих, с Ильей. Так она как будто приобретала ауру виновности.