Харбин

Анна вышла, Кузьма Ильич сдвинул в сторону половик, прикрывавший дощатый люк, открыл засов и полез в подпол. «Вредный этот климат, харбинский: солнце палит, а холод собачий! – подумал он и вспомнил, как вчера водил Сашика на ёлку, а на обратном пути тот, разгорячённый после игр, закапризничал и шёл с расстёгнутой верхней пуговицей шубы и неплотно завязанным башлыком. – Конечно, раскрылся и простыл. – Тут Кузьма Ильич понял, что не взял с собой ничего, куда можно было бы положить лёд. – Черт старый, из ума совсем выжил! – Он выпростал из штанов полу рубахи и стал набирать в неё куски льда. – Я во всем виноват! Ох, голова моя садовая! – с беспокойством думал он. – Повиниться? А что толку, теперь уж не воротишь! – Он выбирал куски льда. – Возьму-ка впрок и положу на улице, прямо в снег. Такой мороз, что не растает!»

Лёд через тонкое полотно рубашки холодил кожу на оголённом животе, Кузьма Ильич набрал его уже довольно, и надо было вылезать.

«А повинюсь, да и погонят в шею! А куда деваться? Так и сгину здесь, на чужбине. – Он, кряхтя, взялся за перекладину лестницы. – А вылезать всё же придётся. Да только бы не попасться на глаза самому, что-то он сегодня строг!»

Александр Петрович проводил Байкова и скорым шагом вернулся домой, снял пальто, кинул его на спинку стула и прошёл в комнату Сашика. Анна сидела на краю кровати, выбирала из кастрюли куски льда, что поменьше, и заталкивала их в широкое горло резиновой грелки.

– Ну что? Как он? Температуру мерила? – прошептал он.

– Можно не мерить, потрогай!

Александр Петрович приложился ко лбу сына сначала ладонью, потом губами, термометр действительно был не нужен – лоб Сашика горел.

– Может, за врачом?

– Я уже подумала об этом, но куда ночью? Пока ты до Пристани доберешься, пока Казим-Бек соберётся и вы вернётесь, почти утро будет. Давай дождёмся утра, я кое-что в аптечке нашла, наш чудо-старик, вот видишь, – она показала на кастрюлю, – достал лёд из подпола. Какой чудесный человек, что бы мы без него делали? А утром здесь врача достанем, кого-нибудь из управленческих, твоих, с дороги.

– Хорошо! – Александр Петрович понял, что Анна уже всё решила. – Я тоже очень рад, что он у нас живёт! – сказал он про Тельнова. – Я, ты знаешь, даже боялся, что найдет себе вдовушку, и поминай как звали, а так он Сашику как родной дед.

Анна закрутила крышку наполненной льдом грелки, обернула её махровым полотенцем, подержала в руках и положила на голову сына. – Микстура подействовала, смотри, как он спит спокойно! Она села поудобнее и держала грелку так, чтобы та не перекосилась и не съехала.

– Ты иди поспи. Утром сяо Ли всё уберет в гостиной, я, как знала, попросила его прийти пораньше. Иди отдыхай, вдруг понадобишься, а я посижу, всё равно не засну, или здесь прилягу. Иди!

Александр Петрович поцеловал жену в висок и вышел из комнаты. В спальне он откинул одеяло, разделся, лёг, подбил подушку и повернулся на бок.

«Надо быстро заснуть!» – подумал он и закрыл глаза.

Он устроился под одеялом, немного полежал и вдруг почувствовал, что его накрыла тишина: тишина накрыла его, его дом и надавила так, что все звуки, которые должны были быть в этом обжитом месте, как казалось ему, сконцентрировались в нём самом. Ему показалось, что он слышит, как поскрипывают половицы, хотя по полу никто не ходит, как на снег в саду падает с яблонь иней, как волнуются занавески, хотя окна были плотно закрыты и на зиму законопачены и обклеены. Александру Петровичу хотелось услышать что-то из комнаты сына, но там было тихо, или из комнаты Кузьмы Ильича, но и оттуда ничего не доносилось. Так тихо не было даже в тайге.

В его доме была тишина, она была и вчера ночью, и позавчера, и раньше, но тогда он её не замечал, наверное, оттого, что рядом была жена, иногда она шелестела одеялом, когда переворачивалась с боку на бок, но это не расстраивало его сон, а как бы дополняло его особенными ночными звуками.

Александр Петрович лежал и слушал тишину, и ему стало казаться, что она накрыла не только его дом, но и весь город, замороженный суровой январской стужей, придавившей булыжник, асфальт и жестяные крыши домов. Стужа наползала с Сунгари, застывшей подо льдом до самой весны и сравнявшейся под снегом со всей широкой и пустынной маньчжурской равниной.

Сон не приходил.

Вдруг за стенкой скрипнула кровать и застонал сын, потом оттуда в сторону кухни прошелестели лёгкие шаги жены.

«Наверное, пошла взять воды!» – подумал Александр Петрович, он перестал пытаться заснуть и повернулся на спину.