Харка — сын вождя (Художник И. Кусков)

Но вот юноша справился с конем. Большой Волк оправился от удара, и снова началась погоня за Рэдом.

Зрители неистовствовали. Казалось, вот-вот они вмешаются и сами откроют стрельбу.

Директор побледнел, выбежал из ложи и принялся сзывать на манеж рабочих. Однако ветер за это время окреп, раскачивались окружающие цирк деревья, напрягалось под его напором полотнище шатра, и никто не мог покинуть своих мест у колышков и оттяжек.

— Где Эллис? — завопил директор и бросился к своему фургону.

Рванув дверь, он обнаружил там Эллиса, который спокойно сидел в кресле. На коленях у него лежала картонная коробка, в которую он укладывал кусочки мяса.

— Эллис! Куда вы провалились! Делать вам нечего! Для чего вам этот гуляш?

— Накормить тигров, животные так хорошо…

— К дьяволу!!! Сейчас же со мной! На манеже все летит к чертям! Скорей! — И директор затопал ногами.

Эллис спокойно положил коробку в шкаф.

— Зачем? Может быть вы мне объясните?

— Не хочу ничего объяснять! Немедленно на арену!

— А в каком качестве вы мне прикажете теперь служить и как вы мне намереваетесь дальше платить: как помрежу, как доверенному лицу, как режиссеру?

— Идемте же! Не сводите меня с ума! Нам наконец-то представился единственный в жизни шанс… Если вы сейчас же не наведете порядок… Идите на манеж!..

— Хм… произошел беспорядок?.. Могу себе представить. — Эллис посмотрел на часы. — Номер с почтовой каретой продолжается что-то слишком долго, уже на десять минут дольше, чем надо. А этот юноша там?.. Его надо опасаться, господин директор. Скверная личность. Невыдержанный…

Побледневший директор стоял с разинутым ртом перед разговорившимся Эллисом.

— Господин директор, вы сейчас стоите передо мной так, как я целый день выстоял перед тигрицей. Вы тогда обо мне не побеспокоились, прошли мимо. Наводите сами порядок в вашем предприятии.

— Эллис, я прошу вас.

— Вы просите меня?

— Ну конечно, Эллис. Идемте же!

— Ну, если вы меня просите… что ж, я пойду. Пошли.

Эллис вслед за директором большими шагами направился к шатру. Он прикинул, что есть возможность выиграть, и уже представлял себе, как все, кто его ненавидел, еще ниже согнут перед ним спину.

— Но не становитесь мне поперек пути, господин директор, если я сегодня же решу наказать этого мальчишку, который заодно с Рональдом, и не мешайте мне, если я сегодня же поквитаюсь с его тигрицей!

У директора не было времени разбираться в смысле этих слов. Так как Фрэнк Эллис уже много лет, по существу, заправлял всеми делами, то директору казалось, что без него он ничего не может, и он был доволен уже тем, что Эллис готов приступить к делу.

Разыгралась буря, стенки шатра надувались пузырем. На манеже раздавались выстрелы, а зрители вопили в каком-то экстазе, причину которого Эллис понял, только когда они вошли в цирк.

Музыканты играли что-то сумасшедшее. Орущие зрители теснились к манежу. В одной из лож стоял седовласый мужчина, и, будь у него в руках пистолет, он наверняка сейчас стрелял бы в Большого Волка.

На манеже было трое: крепко скрученный лассо Рэд Джим, который извивался как червяк, Матотаупа и Харка. Большой Волк проскользнул с арены навстречу Эллису и директору. Матотаупа и Харка подняли посреди арены на дыбы своих покрытых потом и пылью коней. Оркестр трижды сыграл туш, и, по мнению Эллиса, совершенно своевременно. Отец с сыном опустили коней, подхватили с земли свои ружья и, выстрелив несколько раз в воздух, поскакали к выходу. Стоящие на их пути бросились врассыпную.

И тут прозвучал еще один выстрел, последний. Фрэнк Эллис, нелепо повернувшись, упал. Дакоты исчезли, а падение Эллиса осталось для зрителей незамеченным: Эллис еще не успел выйти на арену.

Оркестр исполнял бодрый марш, который, по-видимому, символизировал освобождение. Представление как будто закончилось, и зрители только некоторое время недоумевали, почему связанный Рэд Джим так долго лежит на арене. Но тут появился Старый Боб, разрезал лассо и принялся распутывать Рэда, приговаривая:

— Ну прямо настоящий рулет! какая тонкая, изумительная работа! — Он кривлялся, обнимал Рэда Джима, вызывая улыбки публики. — Ах, мой сыночек! Мой племянничек! Мой отец! Мой Джим! Ну вот, наконец-то мы и встретились!

Джим отряхивал опилки, и так как на арене никого больше не было, ему пришлось поддержать игру Старого Боба.

Зрители понемногу успокаивались и аплодировали так, как и полагалось после большого представления.

Джим взял за повод своего коня, который оставался рядом с ним, и вместе со Старым Бобом направился к выходу. Он приветливо помахивал рукой и раскланивался, посматривая на пустеющие ряды, где еще то тут, то там вспыхивали аплодисменты. Обе дамы в ложе номер шесть громко хлопали в ладоши, заставив Рэда еще и еще раз раскланяться.

Аплодисменты не умолкали, и Рэд со Старым Бобом снова выходили на манеж и снова кланялись. Ряды пустели.

— Мой дорогой, — сказал клоун Джиму. — Собаки умирают собачьей смертью, так было, так произошло сегодня и так будет всегда.