Таков, между прочими, обычай, заставляющий мужа быть ответчиком и жертвою худого поведения своей жены. Сей обычай, бывший причиною толиких жалоб в судилищах, толикого числа дурных шуток в зрелищах и толиких злословий в обществах, не есть предрассудок, как о том говорят; это последствие, происходящее вместе от силы естественной, которою природа одарила мужчину для защищения и покровительства противу внешних нападений сопутницы его жизни и матери детей его; и от силы нравственной, каковою гражданские законы уполномочивают главу семейства управлять своим домом, удерживать жену в недрах своего семейства и остерегать её от опасности, могущей произойти от собственной её слабости, так как и от сетей, расставляемых для неё тщеславием, жеманством, праздностью и худым примером; научать её находить сладостные удовольствия в исполнении своих обязанностей. Муж, не радящий о жене своей, легко может лишиться оной. Сия потеря навлекает ему бесчестие, а сие бесчестие есть праведное наказание за его нерадивость.
В драме «Нанина»*, баронша говорит графу Ольбану:
«Тот глуп, кто над обычаем смеётся».
Граф отвечает ей брюзгливо:
«Для мудрых никакой обычай не ведётся».
Конечно, сей ответ неразумен, но Вольтер, будучи ревностным споборником системы, предполагавшей переплавить всё старинное общество, никогда не принимал на себя труда исследовать с важностью последствий предприятия, которое увлекало его, со многими другими, к разрушению всех обычаев.
Ничто так не соблазнительно в книгах, как картина золотого века, каковой некоторые экономико-политические писатели хотели возвратить на землю. Известно, чего нам стоило желание привести в событие мечты их воображения. Мы чрез печальный опыт уверились в опасности их правил касательно тщетности чинов, равенства, раздела земель, равновесия могущества и пр. Нельзя более обмануть нас в сем случае, и непозволительно испытывать.
Баронша не без причины призвала в помощь обычаи против неравного брака, могущего обесславить графа, не доставив ему того блаженства, которого он искал в оном. Неравные браки редко доставляли счастливые супружества, и те, кои для оправдания оных говорили, что благородство души гораздо лучше знатного происхождения, сделали ложное употребление из древней и всеми признанной истины.
Страсть, приводившая в заблуждение графа, извиняет его ответ, но не оправдывает оного. Мудрый не презирает ни в каком случае обычаев, установленных в его отчизне, утверждённых временем, и ещё того менее, когда оные одобрены здравым рассудком.
Обычаи, моды и обряды суть законы общества, от знания коих никак нельзя отрекаться, живучи в обществе. Честный человек не может быть рабом оных, но и того менее, их противником и порицателем.
«Должно повиноваться правилами обыкновений, – говорит Монтень,* – но не подчиняться оным, если они не суть те обязанность и служение, коим суть полезны. Жизнь общественная посвящена обрядам; моя, скрытая и частная, наслаждается всею свободою, дарованною нам от природы».
Вестовщики
Есть народ, называемый
Празднолюбцы
Говорят, что человек есть животное, любящее общежитие. Принимая в сем смысле, мне кажется, что француз есть более человек, нежели всякий другой: это человек по превосходству, ибо он как будто бы единственно создан для общества.
Но я приметил между ними людей, которые не только общежительны, но сами собою составляют повсеместное общество. Они размножаются по всем уголкам и населяют в одну минуту все четыре части города: сто человек сей породы гораздо заметнее, нежели две тысячи граждан; в глазах чужестранцев они могли бы заменить опустошения, причинённые моровою язвою или голодом.
В школах предлагается вопрос: может ли одно и то же тело находиться в одно и то же время на многих местах? – Они служат доказательством тому, о чём философы вопрошают.