Хасидские предания

Как–то путешествуя, равви Элимелек из Лиженска, который был уже в преклонных летах, встретил юношу с котомкой за плечами. «Куда ты направляешься?» – спросил равви. «Я иду к святому маггиду из Злочова», – ответил юноша. «Когда я был молодым, – сказал равви Элимелек, – то однажды услышал, что в городок недалеко от Лиженска приехал равви Иехиэль Михал. Я немедленно туда отправился. Придя, я стал искать место, где можно было остановиться, но все дома были пусты. Наконец я увидел женщину, возившуюся у очага. Она мне сказала: «Все ушли в Дом Молитвы. Там какой–то равви превратил этот день в День Искупления. Каждому он называет его грехи, а затем молится об их отпущении». Когда я это услышал, то очень испугался и вернулся в Лиженск».

ТЯЖЕЛОЕ НАКАЗАНИЕ

Некий человек невольно осквернил субботу, потому что его повозка перевернулась, и хотя он шел быстро, почти бежал, не смог добраться до города до наступления святых часов. Поэтому равви Михал наложил на него суровое и длительное наказание. Человек этот пытался ради покаяния исполнить все, что ему сказал равви, но вскоре обнаружил, что его тело на это неспособно. Он заболел и даже слегка тронулся рассудком. Тем временем этот человек узнал, что в их область приехал Баал Шем и остановился в городе неподалеку. Он пошел к цадику и, набравшись храбрости, стал просить наставника, чтобы тот наложил на него наказание за совершенный грех. «Принеси в Дом Молитвы свечей, – сказал Баал Шем, – и зажги их в честь субботы. Таково будет твое наказание». Человек подумал, что цадик недостаточно понял то, о чем он ему говорил, и снова попросил его, с большей настойчивостью. Когда же Баал Шем повторил свое невероятно мягкое наказание, этот человек рассказал ему, какое тяжкое покаяние наложил на него равви Михал. «Делай так, как сказал тебе я, – произнес Баал Шем, – да передай равви Михалу, чтобы приходил в город Хвостов, где я собираюсь провести ближайшую субботу». Когда человек уходил от Баал Шема, лицо его было необыкновенно ясным.

По дороге в Хвостов у повозки, в которой ехал равви Михал, сломалась ось, и он был вынужден идти далее пешком. И хотя Михал торопился, как мог, когда он входил в город, уже стемнело, а когда он переступил порог дома, где остановился Баал Шем, он увидел, что цадик уже встал и произносит благословение над вином. Увидя вошедшего, Баал Шем сделал паузу и сказал равви Михалу, потерявшему дар речи: «Доброй субботы, мой безгрешный друг! Ты никогда не ведал печали грешника, твое сердце никогда не трепетало его отчаянием – оттого–то тебе так легко налагать тяжелое наказание».

К САМОМУ СЕБЕ

В проповеди, которую равви Михал произнес однажды перед большим стечением народа, он сказал: «Моим словам внемлют со вниманием». И сразу прибавил: «Я не говорю: «Вы внемлете моим словам со вниманием». Я говорю: «Моим словам внемлют со вниманием». Потому что я обращаюсь и к самому себе! Потому что я тоже должен внимать своим словам со вниманием!»

СМИРЕНИЕ – НЕ ЗАПОВЕДЬ

Спросили маггида из Злочова: «В Торе говорится обо всех заповедях. Но о смирении, которое достойнее всех заповедей, вместе взятых, там не сказано как о заповеди. Все, что мы читаем в Торе о смирении, это слова в похвалу Моисея, в которых говорится о том, что он был смиреннее всех остальных людей*[138]

. Каков смысл такого умолчания о смирении?»

Равви ответил: «Если бы человек смирял себя ради исполнения заповеди, он никогда бы не смог достичь истинного смирения. Думать о смирении как о заповеди – значит, идти на поводу у Сатаны. Ибо Сатана делает сердце человека надменным, чтобы оно говорило ему, что он книжник, что он праведник, что он благочестивый, что он наставник благочестия и что ему следует считать себя лучше всех остальных людей; так человек может сделаться гордым и нечестивым, хотя заповедь будет говорить ему, что он должен быть смиренным и считать себя не выше других. Так что человек, считающий смирение заповедью, только увеличивает свою гордыню, когда пытается эту заповедь соблюдать».

ПОМОЩНИК