Хасидские рассказы

Это — поля, огромные-огромные поля, усеянные драгоценными камнями, алмазами и жемчугом, без меры и без числа — драгоценными камнями для венцов праведникам в раю… Никто их не считает и никто их не мерит, — как песок морской!

Они все растут и растут, эти драгоценные камни, их становится все больше, а праведников — все меньше — пусть себе растут! И поля ширятся все больше и дальше.

И когда чаша скорби переполняется, а Всевышний неумолим, тогда обладатель живых рогов — в тихую полночь, когда все местечко объято сном, и из молитвенных домов доносятся голоса, оплакивающие свое изгнание — отправляется и, став на задние ноги, выпрямляет рога свои, закидывает кончики их в млечный путь, задевает его и, вырвав оттуда драгоценный камень, бросает его на середину базарной площади; и этот камень рассыпается на тысячи мелких кусочков.

И евреи, возвращаясь домой после полуночной молитвы и видя, как вся базарная площадь сверкает драгоценными камнями; находят их — на время хлеб обеспечен…

Вот почему он не может подняться на небо.

* * *

И снова обрывается голос его, но через минуту он продолжает:

— И жалость погубила его.

Благодаря его доброте, его открыли; не его — а рога…

И из-за пустяка, из-за нюхания табака…

И дивно стал звучать голос ребе под самый конец рассказа, и трудно было разобрать, смеется ли он или плачет.

— Из-за нюхания табака, — сказал он. — Вошло в обычай нюхать табак… Светло в глазах становится. Ну, когда нюхают табак, требуется табакерка… Ищет еврей кусок рога, находит среди мусора и делает себе из него табакерку… Идет другой, встречает козу или корову и просить дать ему кусочек рога, — и в ответ получает удар в бок… Случилось, встретил еврей козла возле развалин и просит его:

— Дорогой мой, у тебя столько рога, подари мне кусочек на табакерку!..

Тот не может отказать — и еврей отрезал кусочек… Приходит еврей в синагогу и угощает табачком. Спрашивают у него, где он раздобыл такой хороший рог. Еврей рассказал…

И пошли все, от мала до велика, просить… Все, кто только нюхает табак… А он не может отказать… Перед каждым сгибает голову, и все срезают рог на табакерки.

Кто ни придет, перед каждым сгибает голову: на, режь… И рог его входит в славу… Из окрестностей приходят за рогом… Со всех концов, где только евреи живут, придут… И будут табакерки и тавлинки… Зато не будет чем уцепиться за луну и спросить о пришествии Мессии… Даже драгоценный камень нечем будет сбросить…

Он оборвал, отвернулся от всех и ушел…

И в ту же минуту туча закрыла собою луну, грусть и даже страх какой-то объял всех…

Но, как известно, все обошлось благополучно.

Сказания ребе Нахмана

(Блуждание по пустыне)

1. Зачем и когда ребе Нахман сказывал сказания

вои сказания ребе Нахман сказывал на исходе субботы, после вечерних молитв.

Должны вы знать, что целью их было, во-первых, раскрывать тайны Писания, поддающиеся объяснению лишь посредством притчи, а во-вторых, — разогнать печаль, грусть и тоску по субботе и «избытки души», уходящих на целую неделю. Пряности, говаривал он, услаждают своим запахом тело, сказания — душу, осиротелую, будничную душу.

Потому что наша тоска по «избытку души» не поддается сравнению. Он бывало говорит, имей еврей целую неделю «избыток души», он имел бы также надежду, а, как следствие этого, — хлеб.

Голос, которым он сказывал свои сказания, менялся в зависимости от содержания. Он сначала звучал печально, как поминальная молитва, но мог подняться до радости «Аллилуя» и далее достигнуть такой святой силы, как в «Да возвеличится»…

Но сказание о своем блуждании в пустыне он и начал и кончил печально…

Потому что этот вечер был необыкновенный, как необыкновенна была предшествовавшая ему суббота.

Весь почти день мы, почти напрасно, боролись с охватывавшей нас печалью… Во-первых, сход был невелик, как по качеству, так и по количеству, — уже разгорался тогда спор между ребе Нахманом и прочими цадиками, и народ, немного испуганный, держался в стороне, — что давало ощущение, упаси Боже, разгрома. «Мои воины, — сказал ребе Нахман, — еще пороха не нюхали». Во-вторых, сам день был насыщен грустью.

С утра, казалось, будто все сносно: чуть прохладно, но все же солнце. Показалось несколько туч, но поднявшийся ветерок разорвал их на клочья и полоски и отогнал от солнца. «Се нас утешит», сказал ребе Нахман, указывая на солнце. Но наши чаяния не оправдались: клочья и полоски вновь соединились, и к утренней молитве все небо же заволоклось точно занавесом, как позднею осенью. Ветер не одолел, и с горя заплакал. Мы за столом поем славословия, а ветер на улице воет, и стекла окон вторят ему, и так грустно, что нас и самих потянуло к скучным напевам…

Под вечер — как сейчас помню — ветер улегся, и полил дождь ведром, потоп, упаси Боже! И он лил и лил, без конца, ни приходящих, ни уходящих, и мы густой толпой стояли в комнате ребе…