Хаски и его учитель белый кот. Том III

— Не уходи, Мо Жань… — сложив руки над его раной, он безостановочно вливал в него свою духовную силу. Залитый кровью с головы до ног Чу Ваньнин охранял Мо Жаня, еще более окровавленного, похожего сейчас на подстреленного зверя, с которого охотник заживо снял шкуру до того, как он испустил последний вздох.

В последних лучах заходящего солнца кровь смешивалась с кровью, а плоть с плотью.

— Ты не должен уходить, это не твоя вина… это никогда не было твоей виной…

Мо Жань, Мо Жань. Мо — это и правда мрак, а Жань — это свет. Ты всю жизнь искал свет, однако в итоге не смог избежать непроглядной ночи.

Чу Ваньнин наконец набрался смелости, чтобы посмотреть на лицо Мо Жаня, но хватило одного взгляда, чтобы он оказался почти полностью сломлен и раздавлен увиденным.

Это уже не было лицом живого человека, скорее его призрачной тенью. Ужасающе бледное, все в крови, на лбу и между бровей подсохшие ссадины и кровоподтеки… следы от камней, которые бросали в него прохожие.

Не в силах сдержаться, Чу Ваньнин припал к лежащему перед ним телу умирающего Мо Жаня и разрыдался. Его сердце сжалось от боли, душа страдала от невыносимой душевной муки. Неужели это тот самый сияющий улыбкой цветущий юноша, что под сенью Пагоды Тунтянь вцепился в его руку со словами «господин бессмертный, позаботься обо мне»?

Почему… весь в крови… почему… в нем больше нет жизни и на его лице не осталось и следа той лучезарной улыбки.

Совершенно неузнаваемый… его теперь совсем не узнать.

Так в чем же все-таки ошибся Мо Вэйюй? Почему вся его жизнь, в конце концов, превратилась в череду страдании и невзгод?

Может, из-за того, что у него не было ни родных, ни дома, ни поддержки близких людей и даже судьба решила сыграть с ним самую злую шутку. Улыбка, которой он так старательно пытался заполнить все трещины своей неприкаянной жизни, в итоге по-прежнему воспринималась миром как отвратительная маска демона.

Знал ли кто-то, что пыльные и прогнившие ступени под их ногами, когда-то серебрились в лунном свете и благоухали ароматом весенних цветов.

— Чу Ваньнин, — вдруг издали донесся слишком знакомый лишенный эмоций холодный голос. — Ради его спасения ты готов погубить свое доброе имя?

Чу Ваньнин застыл. Резко вскинув голову, он увидел на фоне солнца высокую фигуру, которая неспешно приближалась к ним.

Остановившись между росших неподалеку деревьев, Тасянь-Цзюнь, прищурившись, принялся внимательно их разглядывать.

— Раньше я полагал, что в этом мире для тебя нет ничего важнее, чем твоя праведная чистота, — протянул он, — довольно неожиданно, что в итоге ты испачкал себя ради него.

Шаг за шагом, он подходил все ближе. Мрачно поблескивал дракон, вышитый на его черной одежде, солнце отражалось от шипастой брони и драконьих пряжек из черного золота на красных императорских сапогах. Наконец, он остановился прямо перед ними.

Вскочив на ноги, Чу Ваньнин почти инстинктивно призвал божественное оружие, и когда в его ладони вспыхнула золотом откликнувшаяся на его зов Тяньвэнь… он встал между двумя Мо Жанями из прошлой и настоящей жизни.

Взгляд Тасянь-Цзюня прошелся по окруженной ореолом бурлящего золотого света золотой лозе, после чего невозмутимо вернулся к напряженной фигуре Чу Ваньнина.

Казалось, что этого мужчину выловили из моря крови — как минимум половина его одежды была покрыта бурыми пятнами. Когда же влажные глаза феникса наконец встретились с его черными глазами, в них было слишком много очень разных эмоций, чтобы можно было точно сказать, о чем он думает.

Тасянь-Цзюнь усмехнулся:

— Он так важен для тебя?

— …

Увидев, что Чу Ваньнин не спешит ему отвечать, он помрачнел еще больше:

— Уйди с дороги.

Чу Ваньнин остался на месте. Хотя в данную минуту его разум был в полном смятении, он все равно ясно осознавал, что этот «Мо Жань» перед ним всего лишь превращенное в совершенное оружие, лишенное души бренное тело.

С каждой секундой холодная усмешка в уголках рта этого мертвого тела становилась все более жестокой:

— Ты правда думаешь, что если будешь стоять тут столбом, этот достопочтенный не сможет с тобой ничего сделать?

— Я заберу его.

— И куда пойдешь?

Всего одна фраза вспорола его самообладание, как нож раковину моллюска.

В глазах Тасянь-Цзюня промелькнула насмешка:

— Чу Ваньнин, спроси себя: в этом безбрежном людском мире, кроме всегда готового тебя принять достопочтенного, где еще ты найдешь убежище… Заберешь его с собой? Не будь смешным.

Тасянь-Цзюнь шагнул вперед. Его рука взметнулась быстрее молнии и, схватив Чу Ваньнина за подбородок, заставила его приблизиться почти вплотную.

— Духовное ядро в теле этого человека принадлежит этому достопочтенному. Ты тоже принадлежишь этому достопочтенному. Лучше бы тебе поскорее уяснить свое положение.

Как только его голос затих, ярко вспыхнул золотой свет. Тасянь-Цзюнь успел убрать руку, но его щеку все равно обожгло жгучей болью. Он небрежно провел по ней рукой и убедился, что от уха до виска кожа была разрезана, а из зияющей раны по лицу текла черная кровь.