Читаем Хаус и философия полностью

Западная философия, как правило, рационализирует этику — правила и принципы, в соответствии с которыми должен поступать добродетельный человек. Самый известный пример такого подхода к этике — категорический императив великого немецкого философа Иммануила Канта (1724–1804): «Поступай только согласно такой максиме, руководствуясь которой ты в то же время можешь пожелать, чтобы она стала всеобщим законом». Смысл кантовского императива в том, что мерилом моральности действия является его справедливость для всех, кто находится в такой же ситуации.

До меня универсальность моральных норм дошла в нежном возрасте, когда я гулял с псом в парке. Пес сделал кучку, на что я решил не обращать внимания, и мы было отправились дальше, но тут нас нагнал какой-то мужчина и потребовал, чтобы я вернулся и убрал следы собачьей жизнедеятельности. «Что, если все будут позволять своим собакам гадить в парке?» возмущался он. Уже тогда, склонный к умозрению, я попытался представить эту картину и быстро понял логику прохожего. Мне нравился парк, и я не хотел бы, чтобы мою любимую бейсбольную площадку покрывал слой собачьих экскрементов…Я вернулся и убрал за собакой. Тогда я не догадывался, что на меня подействовала упрощенная версия кантовского категорического императива. Правда, он все-таки содержит нечто большее, чем вы могли предположить из описанного случая. Воспользуемся одним из примеров самого Канта.

Представим, говорит он, что некто хочет взять взаймы, но не собирается возвращать долг. Предположим, что этот человек спросит у себя: что, если каждый будет поступать так же: давать обещания, которые не собирается сдержать? Тогда, должен будет признать некто, ему и в голову не придет просить деньги взаймы, ибо никто не примет всерьез его — или кого бы то ни было — обещание вернуть долг. Если принцип невыполнения обещаний превратить в универсальный закон, на практике возникнет противоречие, которое уничтожит этот закон. Именно это противоречие, а не просто факт, что широкое распространение принципа невозвращения денег приведет к неприятным последствиям, было для Канта верным признаком аморальности этого принципа. Ложь аморальна, потому что мы не можем сделать ложь универсальной нормой.

Рассмотрим, важен ли этот принцип для Хауса. Список кандидатов на трансплантацию существует для того, чтобы принимать трудные, но необходимые решения — как распределять донорские органы из ограниченного запаса. Чтобы эти решения были моральными (по Канту, и большинство людей с ним согласятся), их следует принимать в соответствии с универсальными для всех кандидатов принципами. В общем, так это обычно и происходит. Эти принципы «Тем, у кого шансы на выживание выше, отдается предпочтение перед теми, у кого эти шансы ниже» и «При прочих равных условиях предпочтение отдается тем, чье состояние представляет большую угрозу для жизни» — выглядят соответствующими категорическому императиву, а такая система распределения донорских органов представляется «моральной» и «справедливой».

Напротив, если эта система допускает исключения (орган получает тот, кто богаче, даже если его шансы на выживание ниже, чем у человека со скромным доходом), мы сочтем ее несправедливой. Действительно, если бы врачи могли по своему желанию выбирать кандидатов на пересадку органов независимо от того, отвечают ли они установленным критериям, список потерял бы всякий смысл. В этом случае он не давал бы гарантии, что выбор обусловлен медицинскими показателями и (что более важно, с точки зрения Канта) перестал бы быть моральным. Врач, намеревающийся нарушить принципы внесения пациентов в такой список, оказался бы в той же ситуации, что и человек, собирающийся просить взаймы, не планируя отдавать долг. В обоих случаях универсализация действия несовместима с существующей практикой — никто не поверил бы ни единому обещанию, будь ложь нормой, и список кандидатов на донорский орган стал бы обычной бумажкой, раз в него можно включить кого угодно.

Однако Хаус нарушает принципы отбора очередников, чтобы внести в список своих пациентов. Зная, что молодая бизнес-леди, нуждающаяся в пересадке сердца, страдает булимией, он нагло врет комиссии по трансплантации, утверждая, что никаких психологических факторов, дисквалифицирующих ее как кандидата, нет, хотя булимия считается серьезным психическим расстройством («Контроль»). В другом случае он с помощью гениального, но незаконного приема уменьшает размеры опухоли, чтобы женщине не отказали в операции («Метод Сократа»). Но, если каждый врач будет так поступать, это подорвет основную идею списка. Короче говоря, этические стандарты нашего любимого доктора несовместимы с медицинской этикой в ее западном понимании, основанной на правилах и здравом смысле. Вот почему даже Уилсон говорит, что Хаусу «следует перечитать этический кодекс» («Дети и вода в ванне» (1/18)).

Перейти на страницу:

Все книги серии Философия поп-культуры

Хаус и философия
Хаус и философия

Невероятно популярный сериал «Доктор Хаус» не укладывается в рамки ни одного жанра, а аудитория его настолько разнородна, что почти не поддается классификации. Заявленный как врачебная драма, он поднимает огромные пласты разнообразных философских вопросов: созданные сценаристами-интеллектуалами герои и ситуации настолько глубоки и многозначны, что позволили современным американским философам написать 18 оригинальных эссе, собранных в этой книге. В характере главного циника Принстон-Плейнсборо они обнаруживают что-то от Шерлока Холмса, что-то — от Сократа, что-то — от сверхчеловека Ницше и от даосского мудреца, — и Хаус оказывается совсем не таким уж гадом, как могло поначалу показаться.

Генри Джейкоби , Джейн Драйден , Джеффри Рафф , Рене Кайл , Хэзер Бэттали

Культурология / Философия / Образование и наука

Похожие книги

100 запрещенных книг: цензурная история мировой литературы. Книга 2
100 запрещенных книг: цензурная история мировой литературы. Книга 2

«Архипелаг ГУЛАГ», Библия, «Тысяча и одна ночь», «Над пропастью во ржи», «Горе от ума», «Конек-Горбунок»… На первый взгляд, эти книги ничто не объединяет. Однако у них общая судьба — быть под запретом. История мировой литературы знает множество примеров табуированных произведений, признанных по тем или иным причинам «опасными для общества». Печально, что даже в 21 веке эта проблема не перестает быть актуальной. «Сатанинские стихи» Салмана Рушди, приговоренного в 1989 году к смертной казни духовным лидером Ирана, до сих пор не печатаются в большинстве стран, а автор вынужден скрываться от преследования в Британии. Пока существует нетерпимость к свободному выражению мыслей, цензура будет и дальше уничтожать шедевры литературного искусства.Этот сборник содержит истории о 100 книгах, запрещенных или подвергшихся цензуре по политическим, религиозным, сексуальным или социальным мотивам. Судьба каждой такой книги поистине трагична. Их не разрешали печатать, сокращали, проклинали в церквях, сжигали, убирали с библиотечных полок и магазинных прилавков. На авторов подавали в суд, высылали из страны, их оскорбляли, унижали, притесняли. Многие из них были казнены.В разное время запрету подвергались величайшие литературные произведения. Среди них: «Страдания юного Вертера» Гете, «Доктор Живаго» Пастернака, «Цветы зла» Бодлера, «Улисс» Джойса, «Госпожа Бовари» Флобера, «Демон» Лермонтова и другие. Известно, что русская литература пострадала, главным образом, от политической цензуры, которая успешно действовала как во времена царской России, так и во времена Советского Союза.Истории запрещенных книг ясно показывают, что свобода слова существует пока только на бумаге, а не в умах, и человеку еще долго предстоит учиться уважать мнение и мысли других людей.Во второй части вам предлагается обзор книг преследовавшихся по сексуальным и социальным мотивам

Алексей Евстратов , Дон Б. Соува , Маргарет Балд , Николай Дж Каролидес , Николай Дж. Каролидес

Культурология / История / Литературоведение / Образование и наука