Херувим

– Хорошо, если пострадает он один! – Ефимия проводила взглядом голую спину мотоциклиста. Обожженная кожа, обильно смазанная маслом от загара, была такой же красной и блестящей, как шлем на голове. – Эй, Спирос, ты слышал, что я сказала? Надо позвонить в полицию и сообщить об этом сумасшедшем немце. – Старуха расколола два яйца, вылила в миску, плеснула молока из пакета и принялась ожесточенно взбивать.

Спирос медленно развернулся, заглянул за прилавок и поднял лохматые седые брови так высоко, что они скрылись под козырьком джинсовой кепки.

– Что ты делаешь, Ефимия? Разве кто-нибудь заказывал омлет?

– Я хочу омлет! Я не завтракала сегодня. – Ефимия выплеснула содержимое миски на сковородку, охнула и отпрыгнула от брызг раскаленного оливкового масла. – Может, этот тип вообще американец. Европейцы ведут себя приличней. Даже немцы и русские.

– Для американца у него слишком европейский английский, – отозвался Спирос и с раздражением развернул вчерашнюю газету.

– Можно подумать, ты что-то понимаешь в этом, – проворчала Ефимия, – а в полицию все-таки надо позвонить. Могу поспорить, если не сегодня, то завтра обязательно случится катастрофа на дороге.

– Перестань, Ефимия, не каркай, – поморщился Спирос. Ему вдруг непонятно почему стало жаль человека с обгоревшей воспаленной кожей и мертвыми глазами.

Мотоциклист между тем лихо вписался в опасный поворот. Ветер приятно обдувал его. С каждым десятком метров дорога становилась круче, уже. Справа наползали отвесные скалы. Полуденный солнечный свет вылизывал каждую деталь ландшафта до невозможного блеска, превращал в жемчуг тусклый булыжник. Слева был отвесный обрыв. Внизу, на дне пропасти, виднелась ясная неподвижная морская гладь, гигантское зеркало, в которое гляделось густо-голубое безоблачное небо. Мотоциклист притормозил: навстречу медленно двигался открытый джип, из салона торчали человек десять молодых туристов, загорелых до черноты, в темных очках и цветных платках-банданках. Они беззвучно открывали рты, смеялись, скаля ослепительные зубы. Грохот тяжелого рока и рев мотора заглушали все прочие звуки. Мотоциклист вильнул влево и упер ногу в землю в нескольких сантиметрах от края обрыва. Порванный кроссовок неприятно шваркнул по мелкой острой гальке, несколько камушков попало в дыру у большого пальца. Джип аккуратно проплыл мимо, унося с собой оглушительную музыку, беззвучный гогот. Среди его пассажиров мотоциклист машинально отметил девушку не старше восемнадцати, блондинку, остриженную под мальчика. Кожа ее была значительно темнее волос, условный лифчик почти не скрывал тяжелую смуглую грудь, шею рассекала надвое тонкая ярко-красная полоска модной татуировки, похожая на странгуляционную полосу. Она оглянулась и помахала ему рукой.

Он заглушил мотор, вручную откатил мотоцикл к скале, прыгая на одной ноге, снял кроссовок, вытряхнул камушки. Тишина длилась меньше минуты. Едва он успел надеть кроссовок и оседлать мотоцикл, как дорога загудела, задрожала, из-за поворота показалась огромная морда трейлера-водовоза.

Серебристая громадина, украшенная сине-красной рекламой пепси, занимала всю ширину дороги, одним боком терлась о скалу, вторым нависала над пропастью. Водитель не собирался сбавлять скорость, хотя отлично видел мотоциклиста. Деться было некуда. Единственный вариант – опираясь ногой о землю, медленно скакать назад вместе с мотоциклом, до тех пор, пока дорога не станет шире, а там, прижавшись к скале, пропустить этого урода.

С высоты, из кабины, темнело лицо водителя. Рядом маячил смутный женский силуэт. Молодой бородатый грек как будто дразнил, издевался, пер вперед, не давая опомниться.

– Придурок, мать твою! – выкрикнул мотоциклист по-русски, сплюнул и стал пятиться быстро, как мог. Глаза заливал горячий едкий пот, зеркало заднего вида было повернуто неправильно. Он знал, что где-то совсем близко надо свернуть. Трейлер негромко, насмешливо просигналил. Мотоциклист сильно вздрогнул и рефлекторно отшатнулся назад, подпрыгнув вместе с мотоциклом, чувствуя позади пустоту.

Вокруг все светилось, трепетало. Каждый оливковый лист, каждый кузнечик радовался жизни так, словно жить ему суждено вечно. Водитель грузовика вроде бы пытался тормозить, но неповоротливая махина стремительно двигалась вперед по инерции, слишком крут был склон.

«А вот это действительно все. Я сейчас сорвусь», – успел подумать мотоциклист.

Нога его описала высокую дугу, он отскочил от края, через долю секунды пустой мотоцикл скользнул в пропасть, и далеко внизу тяжело и страшно взорвалась морская гладь.

* * *

– Сегодня у нас последняя процедура, – сказала Юлия Николаевна, – на вас действительно все заживает как на собаке.

Сергей прикрыл глаза и подставил лицо под тонкий лазерный луч.

– Вы больше сюда не приедете? – спросил он.

– Нет. Через месяц я уберу оставшиеся рубцы.

– Мы опять встретимся здесь? – Он кашлянул, чувствуя, что задает глупый вопрос.

– Сюда я больше не вернусь. Вероятно, вы тоже. Мы встретимся в клинике, в моем кабинете.

– А где ваша клиника?