Хидэёси. Строитель современной Японии

Однако этот жест был не столь неуклюж, как его описывали миссионеры: пусть отец Луиш Фроиш обвинял Хидэёси в стремлении к поиску богатств, превышавших всякую меру, при единственной — святотатственной — заботе о том, чтобы обессмертить свое имя, но японские воины любили тот простоватый, но сильный образ их самих и их двора, воплощением которого казался им кампаку. И во внутриполитическом плане, похоже, трудно обвинить его в ошибке: какой лучший способ можно было найти, чтобы вдохнуть Новую жизнь в нацию, которую более двух веков раздирали феодальные войны? Как по-другому было отвести тот избыток энергии, который не мог за один день, без затруднений и долгого приспособления, превратиться в мирную деятельность? Конечно, Хидэёси иногда недооценивал возможное сопротивление, равно как и проблемы, встававшие за привычным ему горизонтом. Так, в 1587 г., во время захвата Кюсю, он приказал одному из союзных

даймё, Со Ёсисигэ, вступить в контакт с царем Кореи, потребовав от него на китайский манер того изъявления верности и той дани, которые в его глазах представляли единственно возможную форму международных отношений. Корейский суверен, отвечая в том же тоне, потребовал, чтобы до начала переговоров выдали всех корейских пиратов, укрывшихся в Японии, которые легко находили убежище у своих друзей и собратьев на побережьях Кюсю; царь желал побыстрей подвергнуть их скорому суду, потому что корейские берега страдали от международного пиратства, равно как берега Японии и Китая. Как ни странно — грубость тона не исключала взаимного уважения? — оба лидера в 1590 г. пришли к соглашению: Хидэёси без тени наших нынешних сомнений выдал сто шестьдесят корейских пиратов судьям их страны, а корейский двор направил в Дзюракутэй двух послов.

Они достигли Киото в апреле 1590 г. и поселились в Дайтокудзи. Прием вызвал восхищение у одного иностранного наблюдателя, Валиньяно, посла вице-короля Индий; последний, желая направиться в Японию в следующем, 1591 г., велел тщательно описать этот прием в надежде — тщетной, — что его примут с большим блеском.

Послы, следуя аристократическому обычаю, ехали до Дзюракутэя в паланкине, а перед ними шел оркестр. Хидэёси ждал их в обширном зале, сидя на толстой подушке и с лицом, обращенным на юг, согласно императорскому протоколу. На нем были высокая шапка из лакового газа и платье из тяжелого темного шелка сообразно его положению кампаку. Вокруг него в иерархическом порядке располагались его чиновники и главные вассалы. Корейцы, приглашенные садиться, заняли места, и принесли кушанья, поставив их перед каждым на маленький поднос. Простота

моти (традиционных рисовых пирожков) и сакэ

(рисового алкогольного напитка) выглядела странной на фоне пышности обстановки и торжественности ритуала; хуже того — не обменялись ни одним тостом… [Потом Хидэёси удалился и вернулся позже], неся на руках маленького Цурума-цу. Перед ним все простерлись… Он заинтересовался корейскими музыкантами и попросил их сыграть так громко, как они могут, а потом, увидев, что ребенок заплакал, он засмеялся и попросил, чтобы того унесли. Похоже, он был занят только своими мыслями, далекими от людей, которых он принимал, и совершенно не считался с требованиями этикета. Вдруг послы засвидетельствовали свое почтение, потом удалились, чему кампаку как будто не придал ни малейшего значения

(Murdoch. Р. 309.).

Неподдельная рассеянность, легкомыслие? На самом деле намеренная дерзость и тонкая тактика, превосходное вступление, позволяющее идти прямо к цели. Хидэёси без обиняков высказывается в послании, отданном для передачи царю Кореи: