Хидэёси. Строитель современной Японии

Я хочу, чтобы их провезли на телегах по улицам Киото, предварительно отрезав им носы и уши [чиновник, ответственный за казнь монахов, смягчит наказание, велев изувечить только мочку уха]; потом пусть их направят в Осаку и там тоже провезут по улицам; пусть то же сделают в Сакаи, и пусть эта смертная казнь совершится на виду у процессии.

Я приказал так обойтись с этими чужеземцами потому, что, прибыв в Японию с Филиппин, они назвали себя послами, не будучи таковыми; потому что они долго оставались здесь без моего разрешения, потому что, вопреки моему запрету, они строили церкви, проповедовали свою религию и вызывали беспорядки. Моя воля состоит в том, чтобы, подвергнув их осмеянию народа, их распяли в Нагасаки

(Murdoch. Р. 294).

В ту эпоху в Японии, как и в Европе, в обычае была суровость, уважение к кодексу законов было основано на образцовом характере наказаний — последние могли быть только жестокими. Пусть Хидэёси совсем не похож на святого, но для своего времени он не выказывает и явных признаков садизма, хотя одно из писем, написанных им сыну, наводит на некоторые подозрения:

Вы быстро мне написали, и я этому очень рад. Теперь я понимаю, что Кицу, Камэ, Ясу и Цуси действовали вопреки Вашим желаниям. Это совершенно непростительно: попросите Вашу мать связать этих четырех особ веревкой и так оставить до возвращения Вашего отца. Прибыв, я изобью их до смерти; не отпускайте их на свободу.

Повторяю: Ункёно дайбу [кормилица] тоже виновата. Если кто-то пытается противиться воле Государя Тюнагона [ребенка], этого человека надо избить до смерти… (Письмо сыну. 20 декабря 1597 г.)

(Boscaro. Р. 73.)

Жизнь человека менее важна! В то время как злосчастные христиане умирали на крестах, экипаж досмотренного судна возвращался в Манилу на своем корабле, избавленном от груза, в том числе от черных рабов, которых Хидэёси оставил служить себе.

Глава XII

ФУСИМИ

Так прошли 1595, 1596, 1597 годы, хаотичные, исполненные изрядной политической значимости, но — потому ли, что ему уже исполнилось шестьдесят? — Хидэёси порой казался далеким, мысленно ушедшим в единственный рай своих наконец воплощенных мечтаний. Этот мир чудес, сформировавшийся вокруг его особы и во многом благодаря его военному таланту, делал его деспотичным — его, чья гениальная гибкость в переговорах стала легендарной. Он знал о хрупкости равновесия такого рода и испытывал почти панический ужас в отношении всего, что шевелилось и грозило нарушить его развитие. Каким же трудным, значит, было это спокойствие! И каким ненадежным оно выглядело для того, кто ясно видел разрушительные враждебные силы и те, которые, напротив, формировали мир завтрашнего дня!