Химеры

Ладно, из чистого милосердия предположим, что тогда, 16 лет назад, в молодости, г-н М. был настолько туп, настолько не разбирался в людях и ситуациях, что действительно считал вероятным, что (третий раз это «что»! разучился я совсем составлять фразы) прекрасные его котлы увел у него дон Хосе. Пока волок его по темной улице под руку. Спасая от разъяренной Кармен. Ну, вы помните:

«Дон Хосе взял меня под руку, отворил дверь и вывел меня на улицу. Мы прошли шагов двести в полном молчании. Потом, протянув руку:

– Все прямо, – сказал он, – и вы будете на мосту.

Он тотчас же повернулся и быстро пошел прочь».

Вот на этой прогулке, дескать, и спер часы. Хотя, мне кажется, это даже технически невозможно: вести человека под руку, а другой рукой залезть ему в карман.

И разницу между бандитом и карманником г-н М. тоже должен был понимать.

И помнить, что этот бандит несколько дней тому назад имел превосходную возможность отнять у него все, включая жизнь.

И чувствовать, что на той темной улице, после той сцены в той темной комнате (три раза «той», будь я проклят!), его счеты с доном Хосе больше не исчисляются в материальных предметах.

Повторяю: дадим ему шанс – предположим, что он ничего этого не понимал, не помнил и не чувствовал. В тот – чисто конкретно и единственно в тот – момент, когда решился дать показания; когда его молодую совесть вытащили за ушко на солнышко и оглушили старым как мир аргументом для предающих впервые:

«– О, вам не о чем беспокоиться, он достаточно себя зарекомендовал, и дважды его не повесят».

Более того: согласимся, что в тот – но только в тот – момент г-н М. даже мог себе позволить воображать, что сообщит коррехидору чистую правду, только правду, ничего кроме: часы золотые с музыкальным механизмом, предъявленные мне как вещдок № 1 в уголовном деле дона Хосе Лиссаррабенгоа, опознаю как свое имущество, а каким образом эта вещь оказалась у дона Хосе Лиссаррабенгоа, мне неизвестно.

А ведь и то верно: каким образом? Очень хороший вопрос. Но не к г-ну М., а к господину Мериме.

Г-ну же М. я на месте коррехидора так и сказал бы: вас и не спрашивают, каким образом завладел этой вещью осужденный; а спрашивают, при каких обстоятельствах владеть ею перестали вы? где и когда?

Вот этого-то вопроса г-н М. и боялся. Ах, в логове цыганки, ночь-полночь? Ах, просто хотели погадать на картах? Маленько поколдовать? А не пройдете ли с нами, тут недалеко, в райотдел святейшей инквизиции? (Которую ведь упразднят только через четыре года. Когда окончится политический кризис. А покамест законный король – Фердинанд VIII – еще ходит инкогнито по Невскому проспекту в Петербурге и по ночам шьет себе мантию из кусков разрезанного вицмундира.)

Но приговор дону Хосе уже подписан, мелкие подробности никого не интересуют и даже вредят концепции. Ваша, стало быть, вещица? Распишитесь в получении.

Не погубил и даже участь не отягчил, а так – подвернул на какой-нибудь градус на железном ошейнике винт.

В тот же день узнает, что все-таки маленько – и невольно, о, разумеется, невольно – наклеветал: не дон Хосе, а Кармен, это Кармен стащила часики. (По ходу сеанса черной магии. Пока он раскатывал губу и пускал слюни.) Но и через шестнадцать лет будет повествовать о своем поступке без тени стыда. Светской прозой. Мелкий хлыщ – ну что с него взять.

А вот г-ну Мериме, если случайно здесь встречу, скажу обязательно: изящнейшая композиция, дорогой мэтр! Как ловко вы подвесили сюжет на тонкой золотой цепочке от этих часиков.

Не польстись на них Кармен – вообще ничего бы не произошло или произошло бы иначе. Не привела бы к себе французика, дон Хосе не застал бы его там – и поссорился бы с Кармен в какой-нибудь другой раз; из-за другого кого-нибудь, чего-нибудь; и, может быть, не так жестоко.

А г-н М., оказавшись опять в Кордове, спокойно переночевал бы в доминиканском монастыре, да и укатил наутро, как и собирался, в Мадрид и оттуда домой, в Париж. И никогда не узнал бы, чем все кончилось у того бандита с той цыганкой. Городская уголовная хроника – не то, чем угощает иностранных коллег местная интеллигенция. Ну, сидит один мошенник в часовне – осужден и приговорен, завтра будет казнен. Какое до него дело нам, специалистам по исторической географии?

Как какое дело, сын мой? Это же тот самый – который вас обокрал; взял ваши часы —

«эти прекрасные часы, которые вы в библиотеке ставили на бой, когда мы вам говорили, что пора идти в церковь. Так они нашлись, вам их вернут.

– То есть, – перебил я смущенно, – я их потерял…»

И все срослось. Только еще пририсовали сбоку этого доминиканца. Хорошая зрительная память, любопытен, болтлив и с коррехидором на дружеской ноге.

А не устрой он г-ну М. (как полезному свидетелю обвинения и заодно независимому, в некотором роде, наблюдателю) свидания с осужденным – никто не услышал бы печальную повесть дона Хосе; а значит, не было бы знаменитой новеллы «Кармен», вот и все. Вашего прославленного шедевра.

Грубая уловка, да тонко сплетена. Проза ведь – по крайней мере, наполовину – и есть искусство грубых уловок, не так ли?