«Химия и жизнь». Фантастика и детектив. 1985-1994

— Происходит? Вокруг? — оглядывается она. — Интересно… И какое оно то, что происходит? Как мы будем его разбирать?

— Пока не знаю. Никогда со мной этого не было. Давай поговорим, — предлагаю.

— Погово… что?! — удивляется она. — Может, ты псих?

— Да нет вроде. До сих пор все было в порядке. У меня и справка с печатью. Как положено.

— Ну, давай говорить, — решает. — Начинай первый.

И глазеет. А со мной продолжается! В ребрах стучит, поднимается выше. Пробирает всего. Но не мерзостно, а… как будто смотришь стереобоевик и сейчас главному герою могут свернуть шею, да только у прочих руки коротки. И герой это знает. А вместе с ним понимаешь ты. И то, что подступило к самому горлу, впечатляет очень похоже. Только в тысячу раз сильнее…

— Пожалуйста, говори скорее! — вдруг и как-то очень жалостливо просит она. — А то я сейчас оденусь и уйду. Потому что рядом с тобой мне… даже не могу объяснить как. Неудобно мне, вот что!

— До-ро-гу-ша… — выдавливаю из себя я и понимаю, что хотел сказать совсем не то. — Киска! — подбираю нужное слово.

— А точно ли у тебя есть справка с печатью? Предъяви-ка…

— Там, в куртке, — киваю и вижу, как она спрыгнула с кровати, подошла к окну, а солнечный заяц присел у нее на плече.

— Совсем затрепанная куртка, — говорит она. — Но, наверное, теплая?

— Да, — отвечаю. — Старинная. С подкладкой из лебяжьего пуха. Теперь таких курток нет.

— Сколько лебедей надо было прикончить, чтобы набить твою паршивую одежду. Наверное… — вздыхает она, и прижимает куртку к себе, и гладит ее ладонью, — наверное, это были не лебеди, а лебедята. Детеныши.

Да как заплачет!

А сама удивляется:

— В жизни не думала, что заплакать сумею. Вот оно, оказывается, как бывает. Настоящие слезы, гляди-ка.

— Как ты это делаешь? — подхожу я, беру ее голову в руки и пробую живые слезы, а они соленые.

— Теперь с тобой не расплатиться. Сколько ж это может стоить стимулятор, вышибающий такую слезу? Погоди-ка! — пугается она. — Но ведь мы не кололись? Не глотали таблеток… отчего же слезы?

— Любимая! — произношу я, и мы замираем.

И можем только смотреть.

Шевельнуться сил нет. И преодолеть себя невозможно.

А потом она плачет еще, опять настоящими слезами, которые капают мне в ладони, и настоящие слезы — теплые.

— Ты тоже… это самое, которое мне страшно повторить. Так страшно, — всхлипывает она, — как будто, если повторю — умру на месте. Ты тоже… Это слово, я бы хотела услышать его еще. Как ты сказал? Кто я?

— Сейчас, — говорю. — Наберусь сил. Минутку. Что-то, видишь ли, не в порядке с горлом. Сейчас отпустит.

Но горло не отпускает.

— Ты — милашка неслабой наружности. Аппетитная девочка. Красотка. Ты… — дергаюсь я, — девочка-супер, высший класс…

— Ладно, — успокаивает она. — Не надо пыжиться, лопнешь. Не получается, что ж, очень жаль.

— Ты глазеешь! — в отчаянии кричу я. — Теплая! С родимой звездой под грудью! Любимая!..

Здесь начали барабанить в дверь. Открываю — вваливаются, представьте себе, киношники со всей своей стереоаппаратурой. Зависло в каждом углу по камере, и толстый Бим, старина Бим, — ведущий дневной программы, обнимает меня за плечи (знаете, как он это умеет делать?) и с ходу включается в прямой репортаж.

Одна из камер приближается, берет нас крупным планом. Он разливается своим бархатным сытым голосом, а хитрющие узкие глазки на дурацкой и толстой роже, знакомой во всех концах света, смотрят в голубой пузырь стереокамеры и еще дальше: в самую душу миллиардов таких, как я, граждан стереозрителей.

Честно скажу — ошалел от неожиданности. Да так, что вполне машинально рассказал толстяку и прочим желающим о родственниках по отцовской и материнской линиям, про то, как тетка Тарфундия в приюте для престарелых обожралась однажды консервированным мороженым, а одноглазый кузен Панч-Блонд из многих сортов табака выискивал на тротуарах проспектов окурочки с табаком из Гренландии.

Потом врубили на шестьдесят секунд рекламу, и толстяк Бим передыхал, отлипнув от стереопузыря. Я тоже сумел успокоиться. Настолько, что готов был осмыслить происходящее. Тем более, что киношники отвалили со своей аппаратурой в сторону моей подружки. Обаяшка Бим звонко шлепает ее по голому заду, подружка хихикает, не без кокетства выставляет себя на весь белый свет голенькой, храбро отвечает на вопросы. Здесь я узнал ее имя. Анна. Необычное прозвище. До сих пор такого не слышал.

Киношники лепят свою развлекаловку, а меня просто распирает от удивления: я — герой дневного сюжета! С чего бы такое привалило?

И только подумал, как Бим объявляет:

— Патрульной службой зафиксирован эмоциональный выброс интенсивностью в пару миллионов монет. Приборы утверждают, что источник находится здесь. Что вы на это скажете?

— Топай, — говорю, как умею, вежливо, — отсюда на своих двоих, пока я тебе их не выдернул из задницы. Я — честный человек, контрабандой не занимаюсь. А покупать стимуляторы на ваших распродажах мне, уж конечно, не по карману. Туда меня и близко не подпустят, кредитом не вышел.