Выпустив Вью погулять по рубке, он сосредоточился на подготовке к старту. Едва корабль оторвался от поверхности Флорины, Максимов передал управление компьютеру и посмотрел на Вью — она беспомощно сидела на полу и жалобно попискивала, оглушенная множеством незнакомых запахов и звуков.
— Э, малышка, да ты испугалась. Ничего, это скоро пройдет.
Прижав Вью к груди, Максимов уселся в кресло.
Возбуждение, в котором он находился с вчерашнего утра, постепенно проходило. Максимов начал перебирать в уме все последние события: свое отчаянное блужданье по планете, встречу с Вью, пропажу радиомаяка, неожиданное спасение. И снова, но уже без помощи влюбленного, он увидел ночной лес, звезды, врезанные в рамку раскинувшейся над поляной листвы, услышал усиленные мраком голоса животных, почувствовал пряный запах гниющих плодов под деревьями…
И вдруг отчетливо понял, что точно так же, как вот этот маленький зверек, доверчиво прижавшийся к его груди, он, Максимов, тоже ВЛЮБЛЕННЫЙ. Они оба влюбленные в этот щедрый мир, сумевший вместить в себя и далекую Землю, где Максимов родился и вырос, и ночное небо с застывшими на нем слезинками звезд, тех самых звезд, без которых он не прожил бы и дня, и вот эту, казалось бы, совсем чужую ему планету, без которой очень трудно будет жить Вью. Они связаны между собой этой странной любовью крепче, чем узами крови, и никто никогда не сумел бы им помешать любить этот мир, даже отправив на пенсию или похитив с родной планеты.
— Ты знаешь, — сказал Максимов своему новому другу, чувствуя, что не может, не имеет права предать эту свою любовь, — мне никогда не везло с женщинами по имени Вью: едва я успевал с ними познакомиться, как приходилось расставаться.
И приказал компьютеру повернуть назад.
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
Рисунок Н. Красавитовой
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
№ 9
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
Виктор Кротов
Сны про…
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
Посреди большого портового города, на площади, которая была совершенно пуста, видимо, по причине раннего утра, мне навстречу быстро шагал совершенно незнакомый человек. На нем были странные развевающиеся одежды, вполне соответствующие старинным домам, окружавшим площадь, высокой ратуше с колоколами и фигурным флюгером.
— Добрый день, добрый день! — заговорил он, приближаясь, и протянул мне руку. Обмениваясь с ним рукопожатием, я почувствовал прикосновение шероховатого металла, слегка скребнувшего по коже ладони. Действительно, незнакомец держал в руке небольшую пластинку. Теперь он всматривался в нее, и я заметил, что по маленькому экранчику на пластинке бежит текст. Лицо незнакомца выражало неподдельный интерес и к тексту на пластинке, и ко мне. Свободная рука его легла мне на плечо, и, кончив читать, он притянул меня к себе и крепко обнял.
— Ужасно рад тебя видеть, дядюшка, — произнес он с жаром, и доброе, полноватое лицо его просияло. Он был, без сомнения, гораздо старше меня, и обращение его окончательно повергло меня в недоумение. Заметив это, мой новоявленный племянник покачал головой:
— Вот что значит ходить без генетайзера: своих не признаешь. А у нас ведь общие дед с бабкой! У меня в тридцать шестом поколении, а у тебя в тридцать пятом. Так что ты мне дальний, но дядюшка. Ну, идем, идем, пора уже завтракать. Да и с остальной родней познакомиться надо, а это работа нешуточная.
Он повел меня по оживающим с каждой минутой улицам. И каждый, кого мы встречали, протягивал мне руку, и я ощущал знакомое уже шероховатое прикосновение, и с каждым рукопожатием у меня становилось на одного родственника больше.
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
— Распишитесь за бандероль, — сказал почтальон, подлетев к моему открытому окну и трепеща голубыми крыльями. Едва я дотронулся до протянутой тетради, как моя подпись замерцала сиреневым светом в нужном месте.
— Мерси! — улыбнулся мне почтальон и растворился в поднебесье. На подоконнике лежала коробка, перевязанная, как торт, золотистой лентой с бантом.
В коробке лежала толстая книга в прозрачной суперобложке, сквозь которую просвечивало: «Всеобщая энциклопедия чувств». Книга возбуждающе пахла типографской новизной, и я тут же пустился листать глянцевые страницы. Тексты были энциклопедически скучны. Среди бесчисленных описаний патологических отклонений трудно было отыскать нормальные человеческие ситуации, а тем более те из них, которые отвечали бы моим собственным проблемам. Курсивом мелькали тут и там слова «нельзя» и «надо».