Я, кстати, хорошо помню, что слушал в магнитофонной записи на бобине «И там не быть, и тут не сбыться» Певзнера, и думаю, что если бы он остался тогда, то взошел бы звездой не меньше Гребня, у которого стихи, на мой взгляд, часто совершенно невнятные.
В принципе и множество мне лично незнакомых исполнителей и групп вышло из какого-то волосато-полосатого бока хиппи и подхипков, если можно так выразиться. Мне кажется, что и Егор Летов, и Леха Паперный, и Чиж, и много всего прочего ценного из музыкальной культуры 90-х и современности тоже выросло оттуда, из контркультуры, как нас принято называть.
Гриф. Концерт Гребня и Агузаровой в рок-лаборатории
Как-то зимой Шуруп привел меня в дом рядом с домом Леши Кришнаита у метро «Проспект Вернадского». Там была берлога его большого друга, Леши Грифа, и его начинавшей сморщиваться в старушку малюсенькой красивой еще пока жены Земляники. Более неприятного человека, чем Гриф, я в те годы не встречал.
Тот же Берендей, напуская на нас чары преисподней, зазывал в гости в огромнейшую мастерскую своего отца-сезанниста, состоявшую из целого арбатского особняка, поил чаем, осторожно расспрашивал, гнал безумные телеги и угощал какими-нибудь баранками и был на самом деле робким и смешливым человеком, ничем особенным не злоупотреблявшим. А тут была совершенно другая, не напускная чернуха, настоящее царство ужаса и плесени.
У Берендея, крупного добряка с напускной адовитостью, мы просто отогревались и писали натюрморты и обнаженку с Пахомом, Пал Палычем и Сольми. Берендей светил отраженным светом своего кумира, некоего чернушника Капралова, с которым я раз встречался, но его старательное асмодейство не произвело на меня должного впечатления.
Гриф был действительно совершенно черный, сгорбленный, мерзкий на вид (а на самом деле крайне несчастный) чувак, с пронзительным, но и потухшим одновременно, как у стервятника, взглядом. И вся атмосфера была невыносимо давящей. Не только торчилово, которое там просто кастрюлями варилось, а вообще все (не знаю, как их назвать, так как слово «друзья» язык не поворачивается произнести) были им подавлены и находились на положении каких-то зависимых. У Грифа в компании серых торчков выделялась только рыжая стройная девица с огромными зелеными глазами в голубом свитере, которая все время смеялась, играла на пианино и что-то пела. Такую яркую красавицу я, пожалуй, редко в жизни встречал. Она, видимо, еще окончательно не подсела на иглу в этой мрачной тусовке, и свежая кровь, только в малой степени разбавленная героином, так и бурлила у нее в жилах. Ее-то я самоуверенно и повел через несколько дней в рок-лабораторию, адреса которой не знал, не имел билетов и даже не знал часа выступления музыкантов. Говорили, что долгожданный Гребень там будет петь, и не только он.