Хирург

– Вот видите. – Мишкин покачал головой. – Уже год. Похудели?

– За этот год похудел немного. Килограммов на пять.

– Это много. Прилягте, пожалуйста. Здесь щупаю – не болит?

– Нет.

– Ух, какой плеск. Вы слышите, Сергей Федорович, как в желудке плещется?

– Ну, слышу.

– Это значит, что плохо у вас проходит пища. От голода умереть можно.

– Да я ем.

– Вы-то едите, а вот до тканей не доходит. Судорог не бывает? Руки, ноги по ночам не сводит?

– Вроде нет, Евгений Львович. А может?.. Нет. Пожалуй…

– А может начаться, Сергей Федорович. И по рентгену видно, что у вас плохо проходит. Через сутки – почти половина бария в желудке остается. Боитесь операции?

– Да не так чтобы очень боялся. Но я сейчас совсем ничего. И болей нет.

– Когда уже будет «не ничего» – будет совсем плохо. Пойдемте со мной.

Они вышли из кабинета и вошли в ближайшую палату. На стуле у окна сидел мужчина и читал.

– Петр Николаевич, простите, мы вас потревожим на минутку.

– Что вы, Евгений Львович, всегда готов, всегда, Евгений Львович.

– Вы сидите, сидите. Петр Николаевич, скажите, как у вас болезнь шла, что чувствовали, расскажите все Сергею Федоровичу. У него сомнения кое какие.

– Да нет у меня сомнений, Евгений Львович.

– Пожалуйста, послушайте.

– А чего тут особенного рассказывать. Как у всех. Язва у меня была десять лет. Часто в больницах лежал. Больше чем на год не снимались обострения. Потом появилась рвота без обострения. Пришел сюда, и Евгений Львович уговорил на операцию. Сейчас прошло только двенадцать дней – уже совсем другое дело. Ем хорошо, отрыжки нет, рвоты нет…

– Спасибо, Петр Николаевич. Вы поговорите с Сергеем Федоровичем. Я сейчас пойду, а завтра мы с вами все решим окончательно. Хорошо?

Мишкин вышел в коридор, удовлетворенно улыбаясь. Почти наверняка больной будет оперироваться. А иначе ему нельзя.

– Ой, Евгений Львович, а я вас ищу. Марина Васильевна уехала, не дождалась вас, просила передать записку.

«Женечка. Не посетуй, выручай. Мне надо срочно ехать договариваться насчет лифтов. Нас примет начальник конторы. Не хотят пускать в поликлинике – лифтерши не обучены. А народный контроль говорит, что, если не пустим, на меня денежный начет за разбазаривание государственных средств. Я тебя очень прошу – сегодня собирают главных врачей в горздраве. Съезди за меня. Там большое будет сборище. Ты отметься и, если будет возможность, удирай. Заранее спасибо тебе. М. В.».

– Черт подери! На мою голову. «Заранее спасибо»! Когда ехать надо?

– Уже. Через пять минут. Машина поликлиническая ждет внизу.

– Черт возьми. Пойду переоденусь и буду внизу.

Он зашел в ординаторскую – поговорил. Потом в перевязочную – перевязал больную со свищом. Потом в кабинет – покурил с Игорем, потом стал переодеваться, но тут опять за ним прибежали:

– Евгений Львович, вы опаздываете, не успеете отметиться.

– Бегу, бегу. Отметиться-то я успею всегда, а вот удрать, если опоздаю, уже не смогу.

И не смог. Отметился и вынужден был остаться.

На совещании шла речь «об организации медицинского обслуживания в сложных условиях сегодняшних требований», да еще с учетом опасности появления различных инфекционных заболеваний.

Мишкин сидел и думал про что-то свое, пока его думы не прервал властный голос какой-то начальницы. Она, видно, занимала какой-то большой пост, потому что начала без преамбулы и обращения, а почти с окрика:

– Сейчас побеждает дисциплина! И если вы ее не создадите, придется создавать ее нам. А создавать ее придется. Единичные случаи появления опасных инфекций отмечены в некоторых городах и странах Европы.

Голос с места: «А где, не скажете?»