Хирург

Мишкин посмотрел на Галю, она заметно устала. А Сашка по прежнему оживлен и бегает от собаки к собаке. Того и гляди, сейчас попросит «все завернуть».

Галя потихоньку сказала:

– Пойдем, Женя, хватит. Оторви Сашку от живности этой.

– Почему живности?

– Что почему? – естественно, не поняла Галя.

– Живность почему? Слово странное.

– Да ты сам так говорил… Ну, животные. Скоты – как хочешь.

Мишкин засмеялся.

– Ну ладно, давай извлекать его.

– Саша, давай кончай базар. Уж мы все осмотрели, а ты все перещупал, по моему.

– Как перещупал. Вот еще этих посмотрю, и пойдем. Еще только их.

– Сашок, надо идти. Мама уже, видишь…

– Иду, пап, иду. Вот только…

Мишкин понял, что нужен довод более сильный, чем нужды или усталость мамы:

– Саша, я в это время уже обещал быть в больнице. Надо ехать, я уже опоздал.

– А а! На такси, да? Да, пап, на такси?

– Давай на такси. И мама устала. Галя, санкционируешь такси? Вернее, финансируешь?

– Поехали на такси. А ты действительно хочешь в больницу?

– Что значит хочешь? Заехать-то надо. Сама понимаешь. Галя вздохнула. Понимать она понимала, к тому же она знала Женю, к тому же понимала уровень необходимости.

– Понимаю. А как другие?

– Ты ж не за другого выходила замуж. Чего зря говорить.

И действительно, что зря говорить. И действительно, почти никогда он зря не приезжал. Потому что всегда он почему-то оказывался нужным.

В больницу они приехали все. В больнице и к этому привыкли. Если Евгений Львович решил свое время отдать семье, это значит, что он всю семью притащит в больницу.

И сегодня он оказался нужным.

В больницу поступил больной, которому сейчас делали операцию. Не бог весть что, не такой уж тяжелый больной – всего-то прободная язва, но делать надо под наркозом. В воскресный день это всегда проблема. Дает наркоз сестра, так как по штату на такое маленькое отделение дежурный врач-анестезиолог не полагается. Одной сестре трудно – в помощь ей еще одна сестра дается, которая снимается с поста в отделении. А оба доктора оперируют. Такова бывает расстановка сил, когда во время дежурства кончается кислород. И сегодня так же. Вызвали из коридора еще одну сестру с другого поста. Кислород подключается на улице. Она этого никогда не делала. Знает и умеет только сестра анестезист, которая не может отойти от больного.

Неужели придется размыться одному из хирургов и бежать возиться с баллонами, гаечными ключами, манометрами, редукторами…

Оперирующий Агейкин шумит на сестер, что предварительно не проверили. Сестра в ответ кричит, что перед операцией было сто атмосфер, этого всегда заведомо хватало и на большую операцию, «сколько же надо просить, чтоб приехали мастера, ведь наверняка где-то утечка. Ведь было же сто атмосфер! Было!»

А Агейкин все шумно и крикливо сетовал, что никак он не может их привести к порядку. А сестра все кричит про утечку.

Наконец Агейкин говорит: «Что ж, я размываюсь и тогда иду заниматься баллонами. Потом приду помоюсь». Говорит он это с вызовом, упреком, укоризной. Кому?! К кому?!

И в это время, как архангел, в операционную вплыл Мишкин. – Евгений Львович, хорошо-то как! Кислород!

– А у вас что?

– Прободная. Зашиваем.

– Сейчас подключу.

Мишкин вышел на улицу. Притащил баллоны к кислородной распределительной установке. Подключил один. Потом заодно еще два пустых сменил и заменил новыми. Все закрутил. Уложил на место гаечные ключи и уже собрался закрывать ящик с кислородными баллонами, когда услышал за своей спиной: «Бог в помощь, доктор». За спиной стоял техник, который раньше занимался всем тем, что сейчас делал Мишкин.

– А а. Здравствуйте.

– Не захотели меня. Теперь сами давайте. Давайте, давайте, а я посмотрю. Посмотрю.

– Смотрите, смотрите, – в тон ему ответил Мишкин. – У вас же выходной. Отдыхать всем надо.

– Так вы ж не захотели меня, выгнали. Вот и давайте.

– Вы ж ходили пьяный на работу – вот и выгнали. Мишкин вспомнил скандал с этим вечно пьяным техником.

Его терпели потому, что никто не хотел за тридцать рублей в месяц приходить сюда после своего рабочего дня и заниматься этой немудреной работой. Его терпели и, как могли, старались не замечать его пьяные упражнения с баллонами. Однако всему бывает предел – однажды он наступил. И этого мастера – мастера! мэтра! – просто абсолютно никак не квалифицированного рабочего – выгнали.

– А кто ж за полставки, за тридцатку, будет у вас работать трезвым?

Мишкину нечего было возразить. И тем не менее он машинально, как всегда, вступил в дискуссию:

– Так вы ж у нас были совместитель. Это не весь ваш заработок.

– А это уж мое было дело. А за такие деньги кто ж трезвый будет работать. – Видимо, ему понравился аргумент, и он еще несколько раз его повторил.

Мишкин запер замок на кислородном ящике и собрался уходить.

– А между прочим, товарищ доктор, я вот чего, думаете, смотрю. Я сына привез к вам, – говорят, его сейчас оперируют. Так вы небось не оперируете его – с кислородом возитесь. Хорошо ли? – Пьяный почему-то засмеялся, увидев, по видимому, в этом разделении труда что-то юмористическое, и стал хихикать над этим недоступно юмористическим.

Мишкин остановился: