Хирург

Он мне с ходу начал рассказывать про свои поиски, про новые документы из архивов, потом про всех, кого он видел, и кто что ему рассказывал, потом про новые книги, новые открытия, предположения, гипотезы. Мне время от времени удавалось что-то вставить, но мыслью я в этот день далек был от его интересов. Как носитель информации он был на высоте. Как приемник — я был никуда не годен. Ничего не помню, что он говорил. Я продолжал бездумно представлять себе свое будущее, когда уйду из больницы, когда буду работать в поликлинике, когда не буду дежурить и не буду по вечерам ходить в больницу; когда буду все свое свободное время проводить с Сашкой, да еще с этими вот — Володькой и Филлом. А потом я подумал, что еще год-другой, и Сашке со мной будет неинтересно, будет он ходить гулять со своими друзьями. У них будут иные проблемы, иные интересы. И то, что нам сейчас кажется неразрешимым, они просто не станут даже разрешать — это будет им неинтересно. В крайнем случае, поступят бессмысленно, бездумно и крайне эффективно и просто, как Гордий со своим узлом. А я буду говорить о нравах современной молодежи, потому что в мои молодые годы эти проблемы были главными. А время наших молодых лет, как бы плохо оно ни проходило, в старости нам будет казаться прекрасным временем, правильным и даже эталонным, потому что мы тогда были здоровыми, сильными, красивыми, как нам будет казаться в старости, нам тогда было легко, потому что мы думали о всех дорогах, которые, казалось, открыты нам, а впереди была вечность, конец которой в последнее время мы начали уже ощущать.

А в компании нашей уже появились пустые стулья за столом. Мне казалось, что все я делал как надо. И ничего не было! Откуда осложнение?! С чего такое состояние! Пневмония! Ей не выбраться из нее. Ничего не осталось от легкого. Нечем дышать. И искусственное дыхание не помогает.

А Филипп рассказывал мне в этот день очень много интересного, я не помню ничего, но я уверен в этом, потому что он феноменальный носитель самой неожиданной информации и всегда рассказывает интересно и никогда не повторяется перед одним и тем же человеком. Как ему удается запоминать, что кому он рассказывает! Но я ничего не помню. Я помнил, что ему надо работать. И я пошел.

А по дороге позвонил Володьке и отправился к нему. У него заканчивался ремонт, и плотник прибивал полки. Он пытался прибить гвоздем к стене деревянную планку. Гвоздем к современной стене! А рядом лежала дрель и все, что надо для нормального прикрепления шурупом. Я спросил у него, почему он пытается эту стену долбить гвоздем. А он мне ответил, что несколько гвоздей испортит, но прибьет. А когда я ему предложил шуруп, он сказал, что алебастра у него нет, а на деревянных пробках ему кажется, что держаться будет хуже. Я позволял себе говорить с ним на равных, так как и себя причислял к рабочему классу, к людям, умеющим работать руками. И я ему сказал, что, по-моему, он ошибается. На самом деле мне показалось, что у него был просто страх перед электродрелью, которая в руках дергалась и тряслась, как бормашина. Может, у него недавно зубы болели, а может, ему еще предстояло идти к врачу. Я сделал несколько дырок дрелью, поставил пробки, и он прикрепил полки.

В этой работе я был уверен — осложнений быть не должно. Но я не думал и там, что будет такое осложнение.

За это время Вовка ибн Мишка сбегал и принес водку. Мы сели втроем и выпили. Я спросил у Вали, так звали плотника, давно ли он на этой работе. Валя сказал, что совсем недавно. Раньше он жил совсем не здесь и занимался совсем не тем, а сейчас у него жена и он пошел работать на стройку. Он так говорил «не здесь и не тем», что мы постеснялись спросить — «где и чем». Я спросил, давно ли он стал плотником и где учился этому. А он нам сказал, что недавно и не учился нигде. Он просто пришел на стройку, у него спросили, кто он, он сказал, Валя, ему сказали, ну хорошо, Валя, будешь плотником. И вот теперь он плотник. Ему и на работе ребята не показывают, как надо, а спросить он стесняется. Зато теперь у него доски есть, он может ходить вот так, как сегодня, и учиться. Тут он сказал спасибо мне, потому что у меня чему-то научился. У Вали не было ни малейшего признака, ни черточки того, что называют профессиональной гордостью рабочего, да и вообще специалиста. В процессе выпивки мы поняли, что отсутствие гордости и профессиональности он заменяет якобы рабочей амбицией, гипертрофированной амбицией. Это как целое дробью, как числитель и знаменатель, — по-видимому, чем меньше гордости, тем больше амбиции, и наоборот. Выпили мы с Валей, еще решили поделать полочки. А он и стругать-то еще как следует не научился. Научится, ничего. Я понял, что Володька его добыл из-за материала, который Валя, конечно, берет со стройки.