Хирург

— Когда же мы, Евгений Львович, станем соблюдать расписание операций, понимаете! Опять сегодня все поломали. Опять не так, как было написано вчера.

— Да, это верно, Лев Павлович. Это я виноват. Да и вы. Вы по дежурству положили больного с грыжей. Четверг же. Если мы его сегодня не прооперируем, то получится четыре дня до операции. Только в понедельник. Предоперационный койко-день для грыжи слишком большой будет. Решил ограничиться одной койко-ночью — назначил на операцию. Может, и не надо было с ходу. Но, с другой стороны, знаешь, сейчас считается, что чем больше больной до операции лежит в отделении, тем больше у него шансов набраться не поддающегося антибиотикам так называемого госпитального стафилококка, то есть больше шансов для осложнения. А вообще-то нехорошо, конечно.

— Конечно, нехорошо. Сестры обижаются. Никогда, говорят, не знаем, как изменится операционное расписание.

В ординаторскую постепенно набрались все хирурги отделения и уже пришедшие дежуранты.

Мишкин. Конечно, должен быть порядок в операционной, сестра должна знать, что будет завтра. Иначе она перестанет верить в будущее. — Мишкин одиноко засмеялся. — Если нет устойчивости, тогда все можно в операционной. Но мы, но человек оказывается между двух инструкций: койко-день и расписание. Да, я помню, какой был скандал в клинике, когда я нарушил расписание. Меня чуть не выгнали. Я тогда болел еще. Заболел тогда. — Мишкин задумался. Онисов опять высказался насчет «уникума». — Ну ладно. Все собрались. Давайте начинать. Кто докладывает? Агейкин? Начинай. Чего молчишь?

— Скромный очень.

— Скромность — это часто показатель надежд на будущее. Так сказать, ну что я сейчас, что я сделал — вот вы посмотрите, что я буду делать. Вы еще узнаете, что меня ждет, что от меня ждать. Так ведь? Вот ты уже профорг. А что будет дальше? — Мишкин опять странно засмеялся. Он все время в своем смехе уходил куда-то в прошлое. Может быть, вспоминал свою работу в прошлом. Да уж что там смешного. — А патанатом где? Без него мы не можем начинать. Позвоните-ка ему. Скажите, что мы ждем.

Сидящий рядом с телефоном Илющенко стал набирать номер, но в это время пришел патанатом.

— Ну, вот и наш контроль пришел. А это символично — только сейчас понял. Он и председатель народного контроля в больнице и начальник патанатомической службы, контролирующей нашу работу. Правильно, всякий контроль надо объединять, контроль надо централизовать. — И опять засмеялся.

По-видимому, это Онисов, а вернее, Агейкин вернул его во времена своей бывшей работы в клинике, когда он совершал преступления, ломая операционное расписание, распуская собственное суеверие, когда он мучился своими болезнями, когда он прощался со своей хирургической карьерой. Мишкин, по-видимому, думал об этом, и с воспоминаниями этими и был, наверное, связан его смех.

Впрочем, ни Онисов, ни Агейкин, никто не натолкнул его на эти воспоминания. Так было всегда, когда предстоял разбор смертного случая. Мишкин начинал думать, что он сделал и чего не сделал, что он сделал лишнее, и невольно от вчерашнего дня он уходил к позавчерашнему и дальше, дальше. Так было всегда, и все уже к этому привыкли. В таких случаях он начинал изрекать истины, кидался афоризмами, от прошлого он уходил в будущее, морализировал, чем вообще грешил. Отсюда и его только что брякнутая мысль о зависимости скромности от надежд на будущее. Вот и сейчас он, очевидно, впал в свой, так сказать, клинико-анатомический транс.

— Докладывайте, Лев Павлович.

Агейкин. Больная семьдесят два года, поступила в больницу с явлениями острой кишечной непроходимости. Больная наблюдалась несколько часов. Диагноз был подтвержден. На основании того, что у больной непроходимость развивалась в течение нескольких дней и не сразу стала полной, а также потому, что в течение нескольких месяцев она чувствовала себя слабо, вот мы предположили, что у нее опухоль толстого кишечника. Да, мы ее взяли на рентген, и раздутые петли и уровни были, в том числе и в слепой кишке. Опухоль, по нашему мнению, располагалась где-то слева, в области сигмовидной кишки. После недолгой подготовки — вливання жидкостей и солей — больная была взята на стол. При операции мы так и обнаружили: рак сигмы и непроходимость. Учитывая тяжесть состояния больной, непроходимость, а также то, что опухоль в принципе удалима, решили операцию делать двухэтапно: убрать участок кишки с опухолью и концы вывести наружу, в последующем сшить концы и восстановить обычное прохождение кишечных масс, что и было сделано. Кишечный свищ, конечно, не лучшее для больного, однако цель оправдывает средства, а мы хотели, чтобы больная выжила.