Хищница

– Именно, как в Хэллоуин. Если ты решаешь нарядиться Дракулой, ты идешь в магазин маскарадных костюмов и покупаешь черную шляпу, отделанную красным шелком, черный плащ и набор заостренных пластиковых зубов. И на эту ночь ты Дракула. Точно так же Амелия надевает парик, цветные контактные линзы, джинсы, кроссовки, мешковатую кожаную куртку и становится кем-то другим, не собой. Наверняка под этой курткой оба раза была одна и та же кофта, потому что она часть костюма.

Мендоза медленно кивнула и подошла к ближайшему манекену:

– А что можно сказать про манекены? Почему она их выстроила именно так? Получается, что они – последнее, что она видит перед сном, и первое, что она видит при пробуждении. То есть они для нее очень важны. То, как они расставлены вокруг кровати, похоже на какой-то караул, охраняющий ее сон. Хотя в голове это не укладывается. Нормальный человек здесь спать не сможет – у него начнутся кошмары.

Уинтер подошел к кровати и сел на нее, чтобы понять, какая перспектива открывается с этой точки.

– Они ее не охраняют. Если бы это было так, то они смотрели бы на подушку. А три из семи манекенов вообще даже не повернуты к кровати.

Он стал медленно смещаться слева направо, фокусируясь на каждом манекене, и увидел нечто, что заставило его рассмеяться.

– Подойди сюда на секунду. Взгляни на манекены с этой точки и скажи, что у них всех есть общего.

Мендоза села рядом с Уинтером и стала пристально вглядываться в каждый из них. Ее лицо выражало озадаченность, а потом ее озарило:

– У них у всех одинаковые фигуры, и размер груди – 85С, да?

Уинтер поднялся и показал желтым резиновым пальцем на ближайший манекен.

– Вот как Амелия выглядит на самом деле.

– Но это все равно не объясняет, почему она расставила их таким образом.

Уинтер медленно обошел комнату, пытаясь представить себя на месте Амелии – как она позирует перед зеркалом в мешковатой кожаной куртке, джинсах и кроссовках, анализирует собственные движения, манеры, жестикуляцию, стараясь быть другим человеком.

– Наряд, который был на ней в кафе, – не с этой вешалки, – заключил Уинтер. – Он слишком ценный. Она хочет сама его видеть, поэтому манекены расставлены таким образом. Это не они на нее смотрят, а она на них. Она надевает на них особенную одежду, а потом ложится на кровать и любуется ими.

– Значит, раз здесь стоят семь манекенов, вчерашний ее наряд – не единственный. У нее семь маскарадных костюмов.

– Имей в виду, что это не просто костюмы, Мендоза, это настоящие личности, в которые она перевоплощается. Можно провести параллель с девочкой, которая наряжается перед зеркалом, но только в случае с Амелией это поведение возведено в высшую степень. Она не просто внешне воплощает какой-то образ, она старается стать той личностью.

– Как актер по системе Станиславского?

– Да, именно.

Уинтер сел на корточки перед книжными полками. Комната и так была донельзя странной, а наличие здесь этого шкафа объяснить было совершенно невозможно. Для него он был гораздо менее понятным, чем манекены. Если их назначение было ему хоть в чем-то понятно, то никаких причин для книжных полок увидеть не получалось.

Он присмотрелся. Шкаф был метр высотой, сделан из сосны. Не из ламината, а из настоящего дерева. И это был не дешевый самосборный шкаф, купленный в «Икее», а предмет мебели ручной работы. Кто-то вложил в него душу – разрезал бревно, отшлифовал его и собрал. Конечным результатом можно было гордиться. Уинтер провел пальцем по полкам. Пыли на них не было. Наверху был маленький темный прямоугольник десять на пятнадцать сантиметров, который отличался по цвету, и на этом месте явно что-то стояло. Что?

– Зачем же здесь стоит этот шкаф? – начал рассуждать Уинтер вслух. – Он явно не для хранения книг предназначался.

– Может, он здесь просто так, без особой причины.

– Нет, здесь все стоит не просто так. Если бы он не использовался, то его бы здесь не было.

Уинтер отошел, чтобы еще раз рассмотреть шкаф. Затем он подошел к кровати и лег. С этой точки верхняя полка оказывалась на уровне глаз. До шкафа можно было дотянуться рукой. Амелия явно хотела, чтобы этот шкаф был рядом. И, как и манекены, она хотела видеть его перед сном. Мендоза подошла, сбросила ноги Уинтера с кровати и села. Она тоже рассматривала шкаф, переводя взгляд снизу вверх.

– Шкаф старый. Такие шкафы часто в детских стоят. Как думаешь, что здесь стояло? – спросила она, указав на темный прямоугольник наверху шкафа.

– Без понятия. Но это было что-то, чем очень гордились.

Уинтер встал, вернулся к вешалке и снова провел рукой по одежде. В доме было прохладно, но в перчатках ладони вспотели. Он перевел глаза на зеркало, потом на манекены и на вешалку.

– Итак, кого же мы ищем? – спросила Мендоза. – Пока мы знаем только две версии Амелии: блондинку и черноволосую женщину, которая вчера была в отеле. Но остаются еще пять. И это проблема. Получается, мы ищем хамелеона. Жаль, что твой внутренний психопат не знает, где она. Все стало бы настолько проще!

– Да уж, – засмеялся Уинтер.

– Ну, если у него появятся идеи, я буду рада их выслушать.

– Я тебя понял.