Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчский. Часть 1

– В таком случае, Антоньо, доставь нам удовольствие, спой что-нибудь, пусть наш почтенный гость уверится, что и в лесах и в горах можно встретить людей, смыслящих в музыке. Мы уже рассказали ему о твоих способностях, – твое дело проявить их и доказать, что мы говорили правду. Итак, прошу тебя: сядь и спой нам, пожалуйста, романс о твоих сердечных делах, тот, что сложил для тебя твой дядя, священник, и который пользуется таким успехом в нашем селе.

– Охотно, – молвил юноша.

Не заставив себя долго упрашивать, он сел на дубовый пень и, как скоро настроил равель,[121] с великою приятностью начал петь:

Ты меня, Олалья, любишь,Хоть об этом мне, конечно,Не сказала даже взором —Языком безгласным сердца.Зная, что ты знаешь это,Я отбросил все сомненья:Мы любовь скрывать не в силах,Если нам о ней известно.Пусть меня по временамТы пытаешься уверить,Что душа твоя – как бронза,Как гранит холодный – перси.

Но из-под глухих покрововТвоего высокомерьяМне тайком надежда кажетКраешек своей одежды.И гонюсь я за приманкой,Хоть и не могу доселеНи торжествовать, что избран,Ни крушиться, что отвергнут.Если правда, что учтивостьЕсть взаимности примета,Вправе я считать, что скороСбудутся мои надежды.Если правда, что наградаПолагается за верность,Кой-какие основанья

Я просить о ней имею.Не заметить не могла ты,Если только не ослепла,Что хожу я и по буднямВ том же, в чем по дням воскресным.Где любовь, там и наряды,Потому-то попышнееЯ одеться и стараюсь,Если жду с тобою встречи.Уж не говорю о танцахИ о пенье, коим тешилЯ порой тебя с закатаИ до петухов рассветных.Я красу твою повсюдуВосхвалял так откровенно,

Что себе врагов немалоНажил честностью своею.Например, сказала такВ Беррокале мне Тереса:«Можно ангела увидетьДаже в обезьяне мерзкой.Долго ль самого АмураОдурачить при уменьеНакладными волосамиИль любой другой подделкой?»Я вспылил, девица – в слезы.Тут со мною в объясненьяБрат двоюродный пустился…Знаешь ты, что с ним я сделал.Домогаюсь я тебя

Не из жажды наслажденийНезаконных и внебрачных.Нет, мои похвальны цели.Так пускай в силок из шелкаНас с тобой уловит церковь.Ты лишь не сопротивляйся,Затянуть позволь мне петлю.Если ж нет, клянусь, Олалья,Всем святым, что есть на свете:Разве только что в монахиЯ уйду из этих дебрей.

На этом кончил свою песню пастух, тогда Дон Кихот попросил его еще что-нибудь спеть, но Санчо Панса, который более расположен был соснуть, нежели слушать пение, воспротивился.

– Давно пора вашей милости выбрать себе место для ночлега, – сказал он своему господину. – Они и так за день намаялись, куда им еще петь по ночам!

– Я тебя понимаю, Санчо, – заметил Дон Кихот. – Ясно, что походы к бурдюку должны быть вознаграждаемы сном, но не музыкой.

– Боже милостивый, кому что! – воскликнул Санчо.

– Не отрицаю, – сказал Дон Кихот. – Итак, ты можешь устраиваться, где тебе угодно, мне же, принимая в рассуждение избранный мною род занятий, приличнее бодрствовать, нежели спать. Со всем тем не худо было бы тебе, Санчо, еще раз перевязать мне ухо, потому что оно болит нестерпимо.