Хитрованы

Над рассказом Неофитова Виельгорская смеялась до слез. Вместе со смехом прошло некое волнение перед тем, что должно было вскорости свершиться. Лизавета почувствовала себя спокойно и вольно, почти как дома или как со старым проверенным другом, от которого не ждешь ничего дурного.

Потом они ужинали с французским вином. Неофитов шутил, и она смеялась этим шуткам, а время шло, и все чаще в ее голову закрадывалась мысль: когда начнется наступление и она выбросит белый флаг? Нет, не сдастся, а добровольно откроет врата крепости…

– Что же вы ничего не едите?

– Я ем, – ответила Лизавета и подцепила серебряной вилкой кусочек отварного языка. Он мгновенно растаял во рту, вызвав желание съесть еще один. И она съела.

– Давайте выпьем, – предложила она.

– Давайте, – быстро согласился Неофитов. – За вас…

Елизавета разделась сама. И это была музыка, воплощенная в облике женщины. У нее слегка подрагивали кончики пальцев, когда она, уже нагая, вышагнула из кружевных штанишек, мгновение назад упавших к ее ногам.

Неофитов не удержался и произнес:

– Богиня…

Она была и правда божественна. Без одежды она уже не казалась тонкой и хрупкой, которую хотелось жалеть и успокаивать. У нее была тонкая кость, идеальная фигура и совершенные полушария грудей с вызывающе торчащими сосками, которые сами просились, чтобы приникнуть к ним губами.

Самсон подошел к ней и опустил руки на ее плечи. Наклонившись, прильнул к ее груди и взял ее сосочек в рот. Лизавета откинула голову и немного выгнулась, как бы подставляя свою грудь для сладкого поцелуя. Эта ее поза явно говорила Неофитову: «Ты хочешь меня? Возьми!.. Делай со мной все, что тебе заблагорассудится».

Одним движением она распустила волосы, и они опустились на плечи шелковым водопадом.

Не отрываясь от груди, Неофитов стал срывать с себя одежды, и она помогала ему. Когда их пальцы встречались, он чувствовал их дрожь, и это заводило его еще сильнее.

Вот и все. Никаких одежд, отсутствуют всякие преграды. Нет ни расстояния, ни времени, нет ничего, кроме обоюдного желания.

Ладонями Елизавета коснулась его плеч и скорее почувствовала, нежели ощутила, – по телу Неофитова пробежала дрожь.

– Милый, – прошептала она. – Какой ты хороший.

Ее нежность была безгранична и глубока. В ней она могла просто утопить Неофитова.

– Милый, – снова прошептала она и раздвинула колени, пропуская нетерпеливую ладонь.

Словно почувствовав настроение женщины и ее решимость, Самсон одним рывком поднял тело Лизаветы и перенес на постель, мягко положив на простыни, и она посмотрела на него пронзительным взглядом: скорее же!

Но торопить события Неофитов не пожелал.

Расположившись рядом, он горячей ладонью двинулся от грудей к ее животу, коснувшись жестковатых завитков волос. Елизавета прерывисто задышала. Ее взор уже умолял его: ну же, войди в меня!

И он вошел, заставив ее едва не потерять сознание.

Кажется, он стонал и хрипел.

Кажется, она тоже стонала. А потом, тонко вскрикнув, будто умоляя пощадить ее, забилась, словно в горячке, и волна не имеющего границ наслаждения накрыла ее с головой. Что было потом, она совершенно не помнила.

Глава 13

Отрезанный ломоть

Театр, карты, рауты и женщины…

Чем же еще заняться ссыльному мошеннику в сибирском городе Тобольске, где, несмотря на знакомство и вполне доброжелательные отношения с чиновниками губернской управы, предводителем дворянства, даже с полицеймейстером и самим генерал-губернатором, вы все же находитесь под полицейским надзором? Так положено, и ничего тут не попишешь. И надобно, стало быть, вести себя разумно. И противузаконных действий не допускать. Иначе из Сибири вам никогда не выбраться. Вам будут улыбаться, приглашать на рауты и званые обеды, охотно жать вам руку, даже давать взаймы деньги, но из города не выпустят. А ежели самодеятельно покинете город или, что еще хуже, пределы губернии, сие действие вам зачтут за побег, добавят немалый срок или, хуже того, даже «закроют», то есть спровадят в острожную тюрьму! А тюрьмы в Сибири – это не то, что в остальной России; весьма знатные, надо сказать, со строгими порядками и оставляющие по себе крепкую память.

Конечно, такому мастеру своего дела, как столбовой дворянин Алексей Васильевич Огонь-Догановский, и карты в руки! Вот он и не выпускал их из рук ни днем, ни вечером. Организовал в Тобольске, испросив, естественно, на то разрешение у властей, небольшое коммерческое предприятие. Оно состояло в том, что Алексей Васильевич обучал премудростям карточной игры богатеньких купеческих сынков, тоскующих по острым ощущениям домовладельцев-мещан, парочку юных студиозусов, мечтающих по молодости вдруг разбогатеть, не прикладывая к этому никаких особых усилий, и даже одну миловидную и малость склонную к полноте вдовицу первой гильдии купца Родиона Степановича Крашенинникова по имени Евдокия Мансуровна. Обучение происходило сугубо по пятницам и стоило ученикам по четвертному билету ежемесячно.

Впрочем, у Огонь-Догановского было чему поучиться…