Хлеб великанов

сложенная, с откинутой головой, в золотисто-рыжих волосах ее играло солнце.

Подходящая спутница для мореплавателя-викинга.

— Я сделал тебя хозяйкой этого дома, Майра, — сказал Уолтер Дейр. — Если ты

возражаешь против приезда моей сестры, она, естественно, не приедет.

Он двинулся к двери. Остановился, обернулся.

— Если Левелин умрет, а скорее всего так и случится, Нина должна будет

устроиться на работу. Тогда встанет вопрос о ребенке. Твои возражения распространяются

также и на нее?

— Думаешь, мне очень хочется держать в доме девочку, которая станет такой же,

как ее мать?

Отец спокойно сказал:

— Вполне достаточно ответа «да» или «нет».

Он вышел. Майра глядела ему вслед. В глазах ее стояли слезы, они потекли по

щекам. Вернон не любил слез. Он бочком двинулся к выходу, но опоздал.

— Миленький мой, подойди ко мне.

Пришлось подойти. Его тискали, обнимали. Обрывки фраз влетали в ухо:

— Ты моя единственная отрада, ты, мой дорогой мальчик. Ты не будешь, как они,

— насмешливые, ужасные. Ты не покинешь меня, ты никогда не покинешь меня, правда?

Поклянись, мой мальчик, мое дорогое дитя!

Все это он знал. Он отвечал так, как она хотела, — правильно расставляя «да» и

«нет». Как он это ненавидел! К глазам подступали слезы.

В тот вечер после чая Майра была уже совсем в другом настроении. Когда Вернон

вошел, она писала письмо, сидя за письменным столом, и встретила его веселой улыбкой.

— Я пишу папе. Возможно, скоро к нам приедут жить тетя Нина с Джозефиной.

Правда, чудесно?

Но они не приехали. Майра сказала себе, что Уолтера понять невозможно.

Подумаешь, она сгоряча что-то сказала, она же не имела в виду ничего плохого...

Вернон не слишком удивился. Он и не думал, что они приедут.

Тетя Нина говорила, что она вовсе не приятная женщина — но она была очень

красивая.

Глава 6

1

Если бы Вернону потребовалось описать события последующих нескольких лет, он

бы выразил их в одном слове: сцены! Нескончаемые, однообразные сцены.

Он заметил любопытный феномен: после каждой такой сцены мать становилась

больше, а отец — меньше. Шквалы упреков и брани оживляли Майру, она выходила из

них посвежевшей, ласковой, полной доброй воли, расположенной ко всему миру.

Уолтер Дейр — наоборот. Он уходил в себя, трепеща всеми фибрами души. Его

орудие защиты — вежливый сарказм — приводил жену в ярость. Ничто другое не

раздражало ее так, как его тихая, усталая вежливость.

Реальных оснований жаловаться у нее не было. Уолтер Дейр все меньше времени

проводил в Эбботс-Пьюисентс. Когда он возвращался, у него под глазами темнели мешки

и дрожали руки. Он мало уделял внимания Вернону, хотя мальчик всегда ощущал его

глубокую симпатию. Подразумевалось, что Уолтер не должен «вмешиваться», когда речь

идет о ребенке; право решающего голоса принадлежало матери. Уолтер учил мальчика

верховой езде, в остальном держался в стороне, чтобы не давать свежую пищу спорам и

упрекам. Он готов был признать, что Майра — средоточие всех добродетелей и

заботливая, внимательная мать.

Временами он понимал, что мог бы дать мальчику то, чего не дает она. Беда была в

том, что оба стеснялись друг друга. Обоим нелегко было выразить свои чувства — Майра

этого не поняла бы. Их разговор всегда оставался уныло-вежливым.

Но во время сцен Вернон был полон молчаливой симпатии к отцу. Он знал, что тот

чувствует, знал, как ранит его уши злобный громкий голос. Конечно, мама была права, она

всегда права, этот догмат не подлежал обсуждению — но все равно он был душой на

стороне отца.

Дела шли все хуже и наконец дошли до кризиса. Мама заперлась в своей комнате —

слуги восторженно шептались по углам, — и через два дня приехал дядя Сидни, чтобы

посмотреть, чем он может помочь.

На Майру дядя Сидни действовал успокаивающе. Он ходил взад-вперед по комнате,

позванивал монетами в кармане и выглядел толще и румянее прежнего.

Майра излила на него поток своих горестей.

— Да-да, я знаю. — Дядя Сидни забренчал монетами. — Я понимаю, тебе

приходится многое терпеть. Кому же знать, как не мне. Но, видишь ли, есть такое правило: давать и брать. К этому, собственно, и сводится семейная жизнь — если сказать в двух

словах: давать и брать.

Последовал очередной взрыв со стороны Майры.

— Я не оправдываю Дейра, вовсе нет. Я просто смотрю на вещи как мужчина.

Женщины проводят жизнь под защитой мужчин, и они видят все не так, как мужчины, —

и это правильно. Ты хорошая женщина, Майра, а хорошим женщинам это бывает трудно

понять. Кэри такая же.

— А с чем Кэри приходится мириться, хотела бы я знать? — закричала Майра. —

Ты же не развлекаешься с отвратительными женщинами. Ты не спишь со служанками.

— Н-нет, конечно, — сказал брат. — Я рассуждаю в принципе. Заметь, мы с Кэри

не на все смотрим одинаково. У нас бывают свои стычки — иногда мы не разговариваем

по два дня. Но, боже мой, в конце концов мы все улаживаем, и становится даже лучше, чем было. Хороший скандал очищает воздух, я так скажу. Но надо брать и давать. И не

придираться. Даже самый лучший в мире мужчина не вынесет придирок.

— Я никогда не придираюсь, — заявила Майра с полной уверенностью в том, что

говорит правду. — С чего ты взял?