Хлеб великанов

— И больше не будет, смею надеяться, пока я здесь служу, — сказала Няня. —

Должна сказать, больше всего тут виноваты твои рыжие волосы. Рыжие — всегда

ветреницы, так говорила моя дорогая мамочка. Не скажу, что ты непутевая, но то, что ты

сделала, — неприлично. Неприлично — больше я ничего не могу сказать.

И как обычно, после этой фразы у нее нашлось еще многое что сказать. Но Вернон

уже не слушал. «Неприлично»? Он знал, что «приличная» говорят про шляпу. Но при чем

здесь шляпа?

— Няня, что значит «неприлично»? — спросил он ее в тот же день.

Няня с полным ртом булавок — она кроила Вернону полотняный костюмчик —

ответила:

— Непристойно.

— Что значит «непристойно»?

7 Брамаджем — диалектное название города Бирмингема, а также слово, обозначающее дешевую

подделку (в Бирмингеме в XVII-XVIII веках чеканились фальшивые монеты и изготовлялись

фальшивые драгоценности).

— Это когда маленькие мальчики задают глупые вопросы, — не задумываясь

ответила Няня. Долгая профессиональная практика развивает в людях находчивость.

2

В этот день отец Вернона зашел в детскую. Бросил на него быстрый вороватый

взгляд, несчастный и вызывающий. Слегка поморщился, встретившись с округлившимися

от любопытства глазами сына.

— Привет, Вернон.

— Привет, папа.

— Я уезжаю в Лондон. Пока, старина.

— Ты уезжаешь в Лондон, потому что целовал Винни? — с интересом спросил

Вернон.

Отец пробормотал слово, которого, как Вернон знал, дети не должны слышать —

тем более повторять. Этим словом пользуются джентльмены, а не мальчики. Подобное

обстоятельство заключало в себе особое очарование, так что Вернон завел привычку перед

сном повторять его самому себе вместе с другим запрещенным словом. Другое слово было

«Корсет».

— Кто, к дьяволу, тебе это сказал?

— Никто не говорил, — поколебавшись с минуту, ответил Вернон.

— Тогда откуда ты узнал?

— Так ты целовал ее, правда? — допытывался Вернон.

Отец, не отвечая, подошел к нему.

— Винни меня иногда целует, — сообщил Вернон, — но мне это не очень нравится.

Приходится ее тоже целовать. Вот садовник ее целует много. Ему это вроде нравится. По-

моему, поцелуи — это глупость. Может быть, мне больше понравится целовать Винни, когда я вырасту?

— Да, — осторожно сказал отец, — вероятно. Ты же знаешь, что сыновья иногда

становятся очень похожи на отцов.

— А я хочу быть похожим на тебя. Ты замечательный наездник, так Сэм говорит.

Он говорит, равных тебе нет во всей округе, и еще не было лучшего знатока лошадей. — И

быстро-быстро Вернон добавил: — Я хочу стать похожим на тебя, а не на маму. От мамы у

лошадей спина саднит — так Сэм говорит.

Последовала долгая пауза.

— У мамы ужасно голова болит, — сообщил Вернон скороговоркой.

— Знаю.

— Ты сказал ей до свидания?

— Нет.

— А скажешь? Тогда тебе надо побыстрее. Вон уже коляска подъезжает.

— Боюсь, уже нет времени.

Вернон с мудрым видом кивнул.

— Ну и правильно. Я не люблю, когда приходится целовать плачущих людей.

Вообще не люблю, когда мама меня изо всех сил целует. Она меня так сильно сжимает и

говорит в самое ухо. По-моему, лучше целовать Винни. А по-твоему, папа?

Тут отец почему-то резко повернулся и вышел из комнаты. Мгновением раньше

вошла Няня. Она почтительно посторонилась, пропуская хозяина, и у Вернона возникла

смутная мысль, что она как-то ухитрилась сделать так, что отцу стало неловко.

Вошла младшая горничная Кэти и стала накрывать на стол к чаю. Вернон в углу

строил башню из кубиков. Вокруг него снова сомкнулась атмосфера мирной старой

детской.

3

И вот — внезапное вторжение. В дверях стояла мать. Глаза ее опухли от слез. Она

промокала их платочком, всем своим видом показывая, какая она несчастная.

— Он ушел, — воскликнула она. — Не сказав мне ни слова. Ни единого слова. О,

мой сыночек. Сыночек мой!

Она метнулась через комнату к Вернону и сгребла его в объятия, разрушив башню, в которой было на один этаж больше, чем ему удавалось построить раньше. Громкий, отчаянный голос матери забивался в уши:

— Дитя мое... сыночек... поклянись, что ты никогда не предашь меня. Клянись...

клянись.

Няня решительно подошла к ним.

— Довольно, мадам, довольно, остановитесь. Вам лучше вернуться в постель. Эдит

принесет вам чашечку хорошенького чайку.

Тон у нее был властный и суровый.

Мать всхлипывала и еще сильнее прижимала его к себе. Все тело Вернона

напряглось, сопротивляясь. Еще немного, еще совсем немного — и он сделает все, что

мама пожелает, лишь бы она отпустила его.

— Вернон, ты должен возместить... возместить мне те страдания, которые

причинил мне твой отец. О господи, что мне делать?

Краешком сознания Вернон отметил, что Кэти молча стоит и наслаждается

зрелищем.

— Идемте, мадам, — сказала Няня. — Вы только расстраиваете ребенка.

На этот раз в ее голосе было столько решительности, что мать подчинилась. Слегка

опершись на руку Няни, она дала себя увести.

Через несколько минут Няня вернулась с покрасневшим лицом.

— Ну дела, — сказала Кэти, — никак не успокоится! Вечные с ней истерики. Вы не

думаете, что она этим только себя убивает? А Хозяин — что ему остается? Приходится

мириться с ней. Все эти сцены и дурное настроение...