Хлопок одной ладонью. Том 1. Игра на железной флейте без дырочек

Главное, сейчас здесь снова тихо и спокойно, как не бывает, наверное, почти нигде в обычной жизни. Речь не о Замке, не о Валгалле, одной и другой, а просто о мире нормальных московских обывателей.

Большие, тихие, пустые комнаты, идеально прибранные, с надраенным воском узорным паркетом, слегка тревожащие, но больше успокаивающие запахи. Шторы, приспущенные и полузадернутые таким именно образом, чтобы создавать ощущение должной степени отстраненности от того, что вне твоего дома. Как если бы позволили побродить одному в закрытый для посетителей день по залам Русского музея. Чтобы снаружи — туманная морось, внутри тепло и безлюдно, и даже старушек-смотрительниц отозвали на общее собрание.

Шульгин боком присел на подоконник, и опять словно пронзило — вспомнил, как на этом самом месте сползал по стене, цепляясь ногтями за обои в предсмертной тоске. А потом, сразу — одесские катакомбы… И ощущение собственного мозга, внезапно заработавшего в «двухмоторном режиме».

Приводя в порядок чувства, Сашка достал из коробки папиросу, в которой не было никакого смысла, кроме психологического. «Я тот, кем был всегда, я всегда любил в сложную минутку постучать мундштуком по крышке, дунуть в картонную трубку, чиркнуть не зажигалкой, а именно спичкой. И — глубокий вдох. И побежало по нервам и жилочкам что-то такое утешительно-привычное. Ну и хорошо…»

Москва за окнами надежного приюта выглядела пугающе непонятной. Несмотря на то что по переулку непривычно торопливо, как ему показалось, перемещались в обе стороны те же самые люди, его ровесники и соотечественники, постаревшие всего-то на двадцать лет. Несомненно, что и знакомых при желании можно разыскать…

Чем хороша «нехорошая квартира», так это тем, что она, если хочет, умеет настраиваться на текущую за бортом реальность. Неоднократно проверено. Словно бы сидел где-то за плинтусом или просто в углу чулана здешний домовой, который и решал — нравится ему новый постоялец или не очень, помочь ему или сделать пакость, мелкую или крупную, в зависимости от настроения.

Наливать в мисочку молока, как требует языческая народная «демонология», или ставить на шкаф рюмку водки Шульгин не стал, понятное дело, но необходимые действия по инициации системы положительной и отрицательной связи с внешним миром произвел. Имелись для этого некоторые «заклинания», а также чисто технические приемы.

Эффект сказался буквально в течение получаса. По крайней мере ровно столько времени прошло от момента проникновения до того, как Сашка начал детальное ознакомление со своим очередным обиталищем.

«Домовой» не подвел. На прежнем месте обнаружились расходные запасы местной валюты. Не марки, не франки, а какие-то пестрые фантики под названием «Евро». И очередная вариация российских рублей, теперь — выпуска 1997 года, полностью порвавшая с традиционной номинацией. Не было привычных с XIX века бумажных рублей, трояков, пятерок. Счет начинался сразу с десяток. Исчезли всенародно любимые двадцатипятирублевки, они же «четвертные» и «углы». Вновь после семнадцатого появились пятисотки, бывшие «Петры», а также голубели в толстых пачках никогда в России, кроме краткого периода Гражданской войны, не печатавшиеся тысячные банкноты.

Только доллары остались прежними. Это радовало — хоть что-то в этом мире сохраняет постоянство.

В ящиках письменного стола и шведского бюро с раздвижной крышкой теперь хранились бланки всех действующих именно в этой России документов, подробные инструкции по их заполнению, специальный «цифровой» фотоаппарат и принтер к нему, которыми здесь полагалось делать нужные, как правило цветные, фотографии.

В книжных шкафах нашлось достаточное количество изданных в последнее десятилетие книг справочного, публицистического характера и нынешней беллетристики, несколько подшивок политико-экономических журналов, российских и зарубежных.

Как и прежде, квартира старалась отображать вкусы, пристрастия и потребности ее гипотетического обитателя, аггрианского резидента, каким он мог быть, если бы не прервалась в начале шестидесятых годов цепочка. Потеряла тогда квартира своего последнего постоянного хозяина и с тех пор, как верная собака, все ждала и ждала. Побывавших здесь в разное время Берестина, Новикова и Шульгина она признала за своих, успела на них настроиться и, почуяв их присутствие, тут же начинала «служить», повиливая хвостом и словно бы даже улыбаясь.

Как это было устроено и как функционировало — друзья давно отчаялись понять, хотя поначалу и сделали несколько попыток. Продукт невообразимо высоких технологий, который следовало воспринимать наподобие законов природы — и все. Тот же Дубликатор Левашова, произведенный в домашней мастерской чуть ли не из деталей швейной машинки и патефона, работал тем не менее, хотя работать ну никак не мог, в отличие от мотора слесаря-интеллигента Полесова[27].