ХМАРА

 Мы вошли в узкий проулок, огороженный со всех сторон высокими каменными заборами. Оказавшись в стороне от посторонних глаз, мужик на глазах начал трезветь. Я удивленно нахмурился и незаметно дал знак своим спутникам держаться настороже. Оказавшись в каком-то каменном мешке, Матвей наконец-то остановился.

 -Что уставился? - он вытаращился на меня уже совершенно трезвым взглядом. - Говори, что вам от меня надобно и о какой такой бабке это вы речь-то ведете? Уж, не о моей ли любезной бабушке Лизавете Львовне?

 Я только посмеялся над его дешевой хитростью.

 -Вы прекрасно поняли, что мы говорим, отнюдь, не о Ваших родственниках. Да и не было у Вас никогда бабушек по имени Лизавета. А вот Матрен...

 -Тихо, тихо, - приложив палец к губам поспешно пробормотал обеспокоенный моими словами Матвей. - Здесь не место! - и тут же добавил уже гораздо громче: - Я так и знал! Моя дорогая бабушка совершенно перестала заботиться о своём здоровье! Я передам ей микстуру моего собственного, особливого приготовления. Пусть пьет по три капли четыре раза в день. И не будь я Матвей Семенович Эскулапов, если за два дня весь её ревматизм не пройдет, ровно его и не было! А вы, почтенные, покамест будьте моими гостями. Ради родной бабушки ничего не пожалею!

 Закончив свою речь, мужик круто повернулся и засеменил дальше ,уверенно ведя нас средь лабиринта пересекающихся меж собой улочек. Наконец мы выбрались из каменного мешка и побрели по широкой пустынной улице. А Матвей, немного отошедший от первого удивления, вызванного нашим визитом, негромко рассказывал нам свою историю.

 -А ведь она (Матрена Тихоновна) и впрямь мне бабкой доводится. Не родной, конечно, приёмной - по дедушке. Она его мальцом на дороге лесной подобрала, да так и воспитывала, премудростям своим обучала, травкам там каким, заговорам, к магии- то мы не способные оказались. А дед говорит - долго с ним билась, никак поверить в это не могла. Так и жил он у неё лет восемь. По хозяйству помогал: где старую избушку подновить, где покосившуюся ограду подправить, а как сполнилось двадцать годков - так и выгнала. Это дед так говорит. Не хотел он уходить от бабушки-то, хорошо, говорит, у неё было. Только та уперлась "к людям тебе надо, к людям, нечего в лесу молодость просиживать", так и спровадила. Но он и не жалеет, и деньжат она ему на первое время дала. Пришел, хозяйством каким- никаким обзавелся, бабку мою родную встретил, женился, хотел было плетельную мастерскую завести, корзины там плести иль кресла господские, да мор в граде случился. Пришлось ему учение бабкино-то и вспомнить. Так с тех пор зельеварней и прозябаемся. Я зельевар уже в третьем поколении. Дед мой, отец, да и я уж, почитай, тридцать годков-то травы варю... Снадобья по всей Заболотчине поставляем. Товар быстро расходится, не залеживается. Нам бы еще один цех открыть, нуждающихся - то много. Ан нет, нельзя, не жалуют при дворце нашего брата. Чего доброго, про новый цех прознают и старый-то отберут. Вот и постоялый двор держим так, больше для видимости, что бы, значит, в глаза со своим производством не бросаться. Но вы не беспокойтесь, у нас там хорошо, чистенько. С почетом устроим и накормить накормим. А вот вино придется в "Светлом завтра" заказывать. Мы- то сколь над своим вином не бьемся, всё брага какая-то получается. И дед варил, и отец пробовал, да и я, чего греха таить, нет-нет да поставлю кадочку, а все не то. А в "Светлом завтра" вино чистое, играющее на солнышке янтарём, прозрачное как вода родниковая, только слаще, а уж пьется-то как легко! - Матвей, закрыв глаза, мечтательно покачал головой. - А после в теле тепло, на душе весело и что главное, наутро никакого похмелья, разве что самая малость.

 Так за разговорами мы и добрались до жилища гостеприимного "правнучка" нашей кудесницы.

 

 Постоялый двор Матвея стоял на отшибе, неподалеку от странного заведения, украшенного золотой вывеской "Врата рая". Что это за врата, и какой именно рай имелся в виду, на вывеске не указывалось. Страшно хотелось пить и еще больше есть. Над дверями самого постоялого двора виднелась меленькая затертая табличка с надписью, выполненной синей краской "Хмельной странник", и внизу уж совсем мелкими буквами "Постоялый двор".

 -Проходите, проходите! - Семёнович, открыв входную дверь постоялого двора, учтиво пропустил нас вперед и, войдя следом, плотно прикрыл дверь. - Отдохнете сперва с дороги? Аль перекусите?

 -Нам бы слегка умыться, а следом и перекусить не помешало бы, - ответил я, глядя, как отец Иннокентий кладёт поклоны в угол дома, где по его представлениям должны быть иконы. Но кроме драных плащей, висевших на вколоченных в стену гвоздях, там ничего не было. - К тому же не подскажете ли...

 -О делах потом, потом! - Матвей Семёныч слегка засуетился. - Покушаете, отдохнёте, тогда и поговорим. Время позднее, а утро вечера мудренее.