Хмельницкий.

— Тьфу ты, мать родная, что тут творится, в этом Чигирине! — воскликнул пожилой запорожец Онысько, обращаясь к моложавому казаку. С ним он только что вошел в город, приехав с Сечи.

— А можно мне спросить у кого-нибудь, где мой батько? — спросил Данило, впервые приехав из Запорожья в Чигирин.

Онысько разрешил. Посоветовал не забираться далеко, поскольку дождь все усиливался. Укрылись от дождя под широким навесом сарая. Были благодарны хозяину за то, что коней разрешил поставить в сарай.

Одетый в отцовский запорожский жупан, Данило чувствовал себя как на большом празднике. То, что мокрый от дождя жупан был заметно великоват — полы пришлось подоткнуть за пояс, — юноша не замечал. Зато на поясе турецкая сабля, за ним пистоль, хотя и незаряженный, а на персидской цепочке игриво болтался рожок для табака! Все это вызывало у юноши приподнятое, воинственное настроение. Он думал, что такое же впечатление производит и на встречных казаков. И сразу оторопел от первых насмешек старших, измученных долгой дорогой и непогодой казаков. Хотя казаки и торопились, но они заметили забрызганного грязью юношу, и кто-то насмешливо спросил:

— Ты смотри, там мать хворостинку для тебя приготовила. Задаст она тебе, казаче, за то, что испачкал отцовский праздничный жупан.

— Ха-ха-ха! — раздалось вокруг.

Данило смутился, попятился под крышу корчмы. Его смуглое лицо еще больше потемнело, покраснев от стыда и злости. Черные глаза, казалось, метали молнии на обидчиков. Точно загнанный звереныш, ежился он от оскорбительного смеха.

— Чего заржали, как на свадьбе у шляхтичей? По чарке все равно не дадут за это. А по… заднице огреть вас мне, младшему, неудобно. Нашли над чем смеяться.

— Ну, ну, разошелся, зеленый еще.

— А вы, погляжу, переспели так, что даже лопаетесь…

— Ну, казаче, не обращай внимания на этих ветреных, пойдем со мной. Куда идешь? Провожу, я здешний. Богуном зовут, Иваном, и тоже, как видишь, казакую. Тут нас наберется столько, что сможем и сдачи дать этим… Ты откуда?

— Я?.. Да из Запорожья, Данило, сын Нечая, кошевого атамана, — ответил, обрадовавшись такому защитнику.

— Нечая? Олексы? Кажется, он тут, с казаками утром приехал из Киева. Мартын! — окликнул кого-то из толпы, стоявшей возле корчмы.

Вместе с Мартыном подошли еще несколько молодых казаков, окружив Данила и Богуна. Пушкаренко тотчас сообразил, что Ивану Богуну и этому молодому казаку нужна помощь.

— Гляди, тоже мне чудо увидели, как на пьяного бычка, выпялили свои зенки… А ну-ка, Иван, пошли с казаком в хату. Там кошевой совет держит со старшинами.

Нечай тоже чуть не ахнул, увидев сына в своем праздничном и таком замызганном жупане. С появлением сына, которого безгранично любила Закира, у полковника снова заныло сердце. Увидев в сыне черты матери, он понял, как сильно и преданно любил он свою турчанку! Ему захотелось подойти к Данилу и прижать его к груди так, как, казалось, никогда не прижимал свою жену… Поспешил Данько вырасти. Еще рано ему впутываться в события, которые назревают на казацкой земле.

Нечай повернулся к сыну, хотел сказать ему что-то теплое, ласковое. Но полковник Острянин пошел навстречу кошевому, преградив ему путь. И тут же начал рассказывать ему о киевских событиях и о королевской выплате содержания казакам.

— До стычек у казаков с гусарами Конецпольского дошло. Ненависть шляхты к казачеству и обман с выплатой содержания возмутили даже доброжелательно настроенных к Речи Посполитой старшин…

И как раз в эти дни появился на горизонте новый претендент на султанский трон — Александр Оттоманус, или Яхия, побочный сын Мухамеда III. Его неожиданный приезд на Сечь, да еще и призыв к походу против султана, вскружил казакам голову. А горькая несправедливость Короны по отношению к казачеству заставила казаков снова взяться за оружие. Яхия набирал войско, чтобы с его помощью захватить турецкий трон. Побочный сын Мухамеда III считал себя достойным занять монарший трон, пускай даже и мусульманский!

— Так, значит, сынок встречает кошевого! — воскликнул полковник Острянин, прервав свой рассказ о киевских событиях и отпуская руку Нечая.

— Зачем ты тут, Данько? Я уже все знаю… Беда свалилась на нас, бес помутил разум матери, а мы проглядели… С кем приехал? Григорий тоже тут? — поторопился Нечай перевести разговор на другое, чтобы унять сердечную боль.

— Григорий в сотне. Я с казаком Оныськом приехал искать вас. А это вот — хлопцы казаки, потому что одному тут как-то…

— Правильно сделал, Данько. Да мы с тобой… Спасибо, хлопцы, что показали моему сыну дорогу к отцу. Вот, видишь, Яцко, вылитая покойница. А какой казак растет! Еще покойного чигиринского подстаросты сына помню, тоже рос таким! Кстати, Богдан Хмельницкий жив, вернулся из неволи, где-то у Потоцких служит… Но своего Данька я бы не пустил на панские харчи. Правда, в отцовском жупане Данилу только в церковь ходить, а не казаковать. Младшего отвез учиться в бурсу, к киевским монахам. А этот рвется казаковать, — может, и ему придется наводить порядок на турецком престоле.