Хмельницкий.

— Да что тут говорить, — услышал Богдан знакомый, будто родной голос, как тогда, возле скованного льдом Днепра… — Вот и построили ляхи возле Кодака чертов перелаз! Ни в Сечь, ни с Сечи нельзя выйти казакам. Французы оттуда видят все, что делается в степи, и каждого казака задерживают их головорезы. Беги что есть мочи в степь или же… рубись с ними, как с турками! Потому что договориться с ними нельзя. У них есть скорострельные ружья-мушкеты. Сами они откормленные, свежие, на хороших конях, — разве удерешь от них? Да вроде и неудобно казакам на родной земле воевать с французами! А они не стыдятся. Ловят, проклятые, пытают в подземельях крепости наших людей, глумятся над ними. Ну, и подговорили наши кошевые атаманы полковника Сулиму. Целый полк набрался добровольцев среди нашего брата запорожца под началом Сулимы. Даже некоторые реестровые казаки пристали к ним!..

Казак умолк и сел, вытерев слезы. Богдан снова порывался заговорить с Романом, поздороваться с ним. Пусть бы уж и не вспоминал об этом проклятом коне, пропади он пропадом. Но Золотаренко продолжил печальный рассказ Романа:

— Разве мы не знаем нашего Сулиму! Полковник не терпит несправедливости, полон гнева к тем, кто издевается над людьми. Особенно ненавидит зазнавшуюся польскую шляхту. И он согласился повести отчаянных казаков. Однажды ночью и… напал. Да как напал! До основания, рассказывают хлопцы, разнес это гнездо, позорящее казаков… Французы начали было стрелять из своего нового оружия, обливать казаков кипящей смолой. Почему это им так приспичило?

— Потому, что в крепостных казематах умирали наши несчастные казаки, пан Иван, — снова вставил Роман Гейчура.

— Вот я и говорю — умирали наши мученики казаки. А полковник Сулима узнал о пытках в подземелье. «Спасем вас, братья казаки!» — кричал он, говорят, в бою. А это уже был клич для воинов! Вот и ринулись они. Когда казак знает, за что рискует головой, так сначала голову врага снесет… Ночью ворвались наши с Сулимой в крепость и уничтожили всех до одного. Их полковника Мариони поймали возле подземелья, где пытали наших горемычных казаков. Спешил, проклятый, умертвить всех закованных в кандалы, чтобы избавиться от живых свидетелей своих зверств!..

— Убили его? — спросил Богдан, хотя и узнал об этом еще в Бродах.

— Посекли на капусту и выбросили за стены крепости. Так он поступал с казаками.

— А где же теперь полковник Сулима и его казаки? — поторапливал Богдан.

За столом все умолкли. Не находилось смельчака, чтобы сказать самое страшное.

— Сулима замешкался в крепости, его перехватили реестровые казаки и окружили. А нас он уже отправил на Сечь. Сказал, догоню… Мы, ясно, пробились. Многие ушли на Запорожье. Разъехались и мы. А он…

— Да на воле Иван или… — вскочил потерявший терпение Богдан.

— Где там на воле, брат, если его окружили, — ответил Золотаренко. — Около трех десятков храбрецов было с ним. А полк чигиринских реестровых казаков сам знаешь какой! Уговаривают сдаться, Адам Кисель в своем письме помилование обещает… А из Черкасс шляхтичи подбросили на помощь чигиринцам реестровцев.

— Из Бродов сам полковник Потоцкий ведет полки, — добавил Богдан, безнадежно махнув рукой.

— Потоцкий, этот палач украинского народа? Живут далеко, а к нашим Порогам… по нужде ходят, проклятые! Может, выкрасть Сулиму в этой суматохе? Я беру это на себя! — воскликнул Карпо.

— Вот и приехали к белоцерковским казакам, — перебил Карпа Гейчура. — К черкассцам тоже поскакали несколько наших запорожцев.

— Так, может, и мне поднять черниговцев? — воскликнул Золотаренко.

— На Дон, на Дон надо бы отправить Сулиму!.. — крикнул и Богдан. Рукой он усиленно тер лоб. Словно хотел сосредоточиться на одной очень важной мысли. Белоцерковцы, черкассцы, черниговцы… Почему же позорно ведут себя чигиринцы, заманивают казака в западню по наущению хитрого лиса Адама Киселя? Неужели ничего не осталось от тех традиций, идей, на которых воспитался и сам Иван Сулима? Замучили Бородавку, умер Жмайло, убили Нечая, спихнули и Острянина… А кто же остался, кто позаботится о спасении такого казака?

— Э-эх, Сулима, буйная головушка! Непоправимая беда нависла над тобой! Проклятия турок, благословение папы и песни кобзарей славят твою казацкую удаль! Только на Дон, только на Дон надо отправить его, чтобы спасти эту голову от секиры палача!..

20

Грозное известие о вступлении Франции в войну с иезуитской венской коалицией не обрадовало вольных казаков, воевавших на Рейне. Встревожились и местные народные партизаны, среди которых было немало беглецов из южных европейских стран. Уже на нижнем Рейне узнали они об объявлении графом Ришелье войны католическому союзу. Партизанам теперь нечего было и думать о мелких стычках с противником.