Хмельницкий.

Диакон не пришел в заросший деревьями и дерезой двор церковного сторожа. Понятно, что борьба болгарских церковников с турецким порабощением не заходила так далеко, как предполагал несчастный беглец. А у Парчевича были свои счеты с турками. Неизвестно, за что притесняют угнетатели, губят его единственного сына. Совсем еще мальчика!

Вечером к Богдану наведался Парчевич. Он обрадовался, когда заговорили о спасении его горемычного сына.

— Беглер-бек, к нашему несчастью, молчит. А пловдивские каратели обоим угрожают смертью. Они даже слушать не хотят отца Никона, здешнего молодого диакона, решившего защитить моего сына и вашего Назруллу.

— Принесут ли вам что-нибудь утешительные благие намерения настоятеля церкви? Нравы у янычар людоедские. А время бежит, зря тратим его, надеясь на проявление человеколюбия со стороны кровавых поработителей. Гайдуков бы поднять против них! Гайдуков, усыпленных янычарским террором и беззаконием.

— Да, это правда. Горькая для нас, болгар, но правда. Смирились и погасили огонь свободолюбия… Отец Атанасий послал меня к вам, чтобы посоветовать спрятаться, как уже говорил старик Даниель. А он хорошо знает натуру янычар, на собственной шкуре испытал ее еще в молодости.

Последние слова Парчевича заинтересовали Богдана. Он взял старого рыбака под руку и повел к сараю, стоявшему в глубине двора. В юношеской голове созревал опасный, дерзкий план, которым он тут же поделился с Парчевичем:

— Ночью надо проникнуть в эту проклятую всеми богами и адом темницу! Если даже для этого придется пролить кровь. Ведь там ждет своей смерти и ваш малолетний сын Петр!

— Гайдуков бы для этого дела!.. Перевелись они, что ли, или притаились? Что я могу сделать один со своим горем да с голыми руками? А там вооруженные янычары… Да и где эта темница, до сих пор не знаем. А где спрячем несчастных, когда освободим их? — расправляя плечи, сказал рыбак таким тоном, словно он уже стал гайдуком и идет освобождать заключенных.

Парчевич и Богдан задумались. Действительно: куда бежать им после освобождения? Пловдив по-прежнему остается чужим городом, который переполнен турецкими аскерами. Кроме настоятеля церкви да сторожей, не на кого положиться. Бегство обреченных всполошит все это осиное гнездо. Если бы им помогли гайдуки — тогда сразу в лес, в горы! Но леса, опоясывающие город, тоже окружены янычарами и полицейскими…

— Куда бежать?.. Да уж потом, как смертники, вместе будем искать путей для бегства. В горы, в лес, а потребуется — и тут будем драться до последнего вздоха! Когда грозит смерть на виселице или в змеиной яме — раздумывать не приходится! Только бы освободить!.. А потом… Может, попытаться уговорить кого-нибудь из часовых, подкупить их. Лучше всего — посоветоваться с самими болгарами. Они знают свой город и не менее нас ненавидят турецких захватчиков.

— Таких тут большинство, вся Болгария! Старые тырновчане тайком молодежь готовят! Сам сторож Даниель… — начал было Парчевич и умолк.

— Уговорить бы одного-двух помочь нам… Приведите ко мне надежных людей. Сам буду взывать к их душам, хоть и чужеземец я тут. Как тяжело, когда не знаешь города. Отсиживаешься тут, в сарае, озираясь вокруг, а там погибают молодые, чудесные люди… Приведите ко мне болгар, сам поговорю с ними. А святым отцам, может, и не следует раскрывать нашей тайны. Лучше без них.

— Да что вы, братец. Батюшки… Сам сторож Даниель…

— Грехи наши перед богом они действительно бескорыстно замолят, — прервал его Богдан. — А тут ведь турки, людоловы! Что сказать о старике Даниеле? Не ослепила ли вера его ненависти к врагам? Можно рассчитывать только на тружеников, которые, как гайдуки, с молоком матери всосали в себя эту ненависть. Только на них. Пускай священники совершают богослужение. А отца Никона надо уговорить помочь нам.

Парчевич одобрил предложение Богдана. Только порой пожимал плечами, настороженно озирался. Он во всем соглашался с храбрым казаком.

— Что же мне сказать болгарам?

— Уговорите их прийти ко мне. Посоветуйте встретиться с украинским казаком, бежавшим из турецкой неволи. Хочу познакомиться с жителями Пловдива, как вот с вами, отец. Может быть, я навсегда останусь у них, стану настоящим филиппопольцем… — горько засмеялся Богдан.

Парчевичу не по себе стало от такого смеха. Но Богдан заронил надежду. Старика бросило в пот. Посмотрел на вечерний горизонт. А из-за сарая, точно из ночной темноты, снова вышел сторож Даниель. Будто бы только его и не хватало, чтобы окончательно решить этот сложный вопрос.

— Опасности подвергаете себя, братцы, — произнес, поглядывая на небо. — Правда, уже стемнело, слава всевышнему. Но отец Атанасий настойчиво советует брату Богдану в эту ночь укрыться в новом месте.

— Где именно, отче Даниель? Лучшего укрытия, чем совиная пещера возле церкви архистратига, не найти. Туда и пойду. Не так ли, братья? — загадочно спросил Богдан.

— Должно быть, так, — пожал плечами Парчевич, по-заговорщицки посмотрев на сторожа. — Так я пошел!