Хмельницкий.

Отказ священника впервые в жизни заставил кошевого задуматься над таким тревожившим его душу вопросом: кем является он, Олекса Нечай, который прижил с туркеней двоих сыновей и третьего сироту воспитал? Кому-то верили, как-то молились. Главное — троих казаков вырастили! Казацким кошем свыше двадцати лет правит. Кто же он — христианин или басурман, чуждый христианской церкви полковник?!

Но такой вопрос он задал сам себе. Возмущенный ушел от настоятеля собора, разыскал своих казаков с лошадьми.

— Ну, прощайте, дети казаки! — обратился он к тройке лубенских парубков. — Оставьте старика с его скорбными мыслями о жизни на этом берегу!

Распрощался с казаками уже на пароме и по левому берегу Днепра направился в Киев, обходя стороной казацкий Круг, собравшийся под Кагарликом.

19

Киев тоже, словно усыпленный летней духотой, казалось, чего-то ждал, к чему-то прислушивался. И в Киеве не нашел душевного успокоения полковник. Он сразу же направился на Подол, где находилась бурса, чтобы определить туда сына Ивана и поговорить с преподобным отцом Саковичем, как-то успокоить душу.

— Не любви я искал в семейной жизни, — словно исповедовался полковник, надеясь найти успокоение. — Закира, хотя она и турчанка, была моей женой, в ней я видел человека. Любились ли мы… Об этом я давно уже спрашивал сам себя, отче… Она была моей женой, матерью двоих моих родных и третьего приемного сыновей, как я уже поведал вам…

Сакович не отказал Нечаю, сразу согласился отслужить панихиду по покойнице. Преподобный батюшка даже неодобрительно отозвался о терехтемировском настоятеле:

— Ведь это нужно для душевного успокоения живых, а не усопших!

Простые и в то же время торжественные слова преподобного батюшки ошеломили Нечая. «…Для душевного успокоения живых!..» А он думал, что панихиды приносят облегчение покойникам за их грехи в земной жизни. И вдруг словно со стороны посмотрел на себя.

— Да, право, нужен ли моей покойнице этот колокольный перезвон, так же как и ее мусульманская молитва, преподобный отче? — неожиданно спросил кошевой — наставник запорожцев. — Жила в неволе. Зато свободно умерла, как сама хотела. Очевидно, не следует впутывать в наши с ней мирские дела ни бога, ни сатану, защитника мусульман. Если в самом деле можно сынка в бурсу принять, сделайте милость, праведный отче. Мы должны оставлять после себя более достойных наследников…

Священник Сакович и не настаивал, согласившись с доводами полковника. Жила некрещеной, двоих сыновей родила, да и третьего своим материнским теплом согрела. Честь ей и вечная память живых!

После трехдневных хлопот с устройством сына в бурсу успокоившийся Нечай мог совсем иными глазами посмотреть и на Киев, и на казацкие дела. На прощанье зашел к преподобному отцу Саковичу, чтобы еще раз поблагодарить его. И застал у него настоящее столпотворение перепуганных священников, благочинных и мирян. Да еще казака, прибывшего из-под Кагарлика.

— Так ничего, полковник, и не добились воинственно настроенные казаки, собравшиеся под Кагарликом. Сам польный гетман Станислав Конецпольский ведет из Львова войско, чтобы силой утихомирить хотинских победителей. Более двух тысяч гусар и жолнеров сопровождают гетмана, чтобы вести переговоры с казаками. Казачество поняло, что не злотые за хотинскую победу шлет им король, а хочет расправиться с ними, как со взбунтовавшимися крестьянами. Корона хочет заставить украинских крестьян, которых война сделала казаками, покориться и принудить работать на польских шляхтичей…

Ошеломленный Нечай так и не сел на предложенную ему скамью. Он обводил взглядом присутствующих здесь священников, казацкого гонца, стараясь осмыслить услышанное.

— А знаешь ли ты, как отнеслись казаки к этому дерзкому походу польного гетмана: отступят или воевать будут? — спросил, тяжело вздохнув.

Казак хотел было что-то сказать, но взглянул на владыку.

— Не время, пан полковник, вступать в бой с коронными войсками, — вместо» казака ответил Сакович. — Не время, безрассудно!.. Кстати, вы слышали что-нибудь о пани Хмельницкой?

— А как же. — Полковник пожал плечами: — Недавно гостил у нее. Пани Мелашка хозяйничает там. Хорошая, мудрая женщина! Она многое рассказала мне о несчастной вдове. Пани Матрена родила сына от белорусского воина…

Полковнику показалось, что преподобный отец умышленно старается уклониться от разговора о казацких делах. Вдруг завел мирской разговор о Хмельницкой. Затем, помолчав немного, отец Сакович продолжал:

— Вот видите, уважаемый полковник, снова сына родила… Да разве только в этом дело?

— Что-то худое стряслось? — спросил Нечай, обеспокоенный намеками Саковича.

— Случилось многое, полковник. Но больше всего худого.

— Да не пугайте вы казака. Очевидно, и мне на Сечь торопиться надо?