Хмурь

Я прихожу в себя, когда меня сбрасывают наземь… с лошади? С чердака? Мрак раздери, как же болит голова! Сухо во рту, сухо в глазах, темно, на голове… мешок? Руки связаны спереди.

Поторапливаемый окриками, я поднимаюсь на ноги, шатаюсь, едва не падаю, кручу головой, хотя ничего вокруг не вижу. Мешок воняет пылью и мышиным пометом, трещит голова, болят намятые бока, опухают связанные руки. Меня пинают в спину, указывая направление, подбадривают криком. Иду, спотыкаюсь, потом не нахожу под ногой земли и под многоголосый хохот падаю на шаткое, деревянное. Вокруг плещет вода.

Лодка?

Подбираю ноги, опираюсь спиной о борт. Тут же раздаются новые окрики, потом звук падения и знакомый писк. Туча. Вокруг хохочут. Колпички не слышно. Следом, судя по грохоту, валится Гном, и крики становятся вовсе не восторженными, лодка ходит ходуном, но не переворачивается. Перекликаясь, остальные рассаживаются на вёсла.

Лодка плывет. Мрак его знает, куда. Мы трое сидим у борта, прижавшись друг к другу боками. Когда у тебя на голове мешок, хорошо одно: другие не видят твоего жалко-обалдевшего лица.

Я ничего не вижу и ничего не понимаю. Только одно становится ясно: чего ждали люди у костров, на дороге от посёлка до озера.

Нас.

Незабывание

В детстве я обожал истории про Чародея, всё время просил бабушку рассказывать мне их перед сном. Это были не сказки, нет, – самая настоящая быль. Больше всего я любил слушать про творин. Про то, как самый главный, самый сильный и знающий Чародей создавал всяких невиданных прежде существ и селил их в разных местах, где они начинали жить своей жизнью.

– Каждое из этих созданий было выражением чего-то важного, – рассказывала бабушка, – для того Чародей и создавал разные виды творин: чтобы обессмертить эту важность. Мантихоры воплощали изворотливость, големы – стойкость, гарпии – находчивость… Не все творины получились удачными, некоторые погибли, другие же сумели выжить, расплодились и превратились в злобных хищников, которые по сей день наводят страх на земли людей и варок.