Хмурь

Я ничего теперь не могу. Я просто буду сидеть так. Буду сидеть, потом сдохну. Никто не умрёт из-за меня. Так что Накер ошибся.

Или Хмурый мир его надурил.

Он всех нас надурил.

Накер

Вожжа прицепился ко мне сразу, я даже не успел толком оглядеться в застенке. Просто увидел, где народу поменьше, и сел туда. Местечко, разумеется, так себе: под задом гнилая солома, прикрытая заскорузлыми тряпками, она же, видимо, и лежак. Воняет потом, нечистотами, безысходностью. За спиной – бугристый холодный камень. Под потолком – небольшие дыры, изображающие окна, свет из них падает в середину застенка и на решётку, воздух тоже как-то проходит, так что есть надежда не задохнуться здесь насмерть. Хорошо, что лето. Сомневаюсь, что зимой эти дыры чем-то затыкают – скорее уж раз в несколько дней вывозят замерзших узников в выгребные ямы, да и всё. У решётки стоит корыто с водой, наверняка зелёной и вонючей, от двери я его не заметил, только теперь углядел. Под стенами, группами и по одному, жмутся в тень другие узники – всего человек восемь, наверное, присматриваться и считать я не стал.

Только я начал обмысливать своё угнетающее положение и прикидывать, как собираюсь из него выкручиваться, как привезли еду. Вовремя – отвлекли меня от мрачных мыслей, поскольку навскидку выходило, что не выкрутиться мне никак. В конце концов, я даже не знал, почему и зачем я здесь. Если честно, даже не до конца поверил, ведь это было таким неправильным и нелепым: хмурь – и в застенке!

Другое дело, что вокруг творится какая-то мракотня, и совершенно непонятно, кем быть безопасней, хмурем или безвестным бродягой, случайно подвернувшимся не в меру ретивым стражникам.

По грязной миске было размазано что-то вроде варёной ветоши, воняющее землей и жиром. Со всех сторон активно чавкали и хлюпали. Меня замутило.

– А ты? – заискивающе пробормотало рядом. – Гнездовищенский или нет?

Краем глаза я видел, конечно, как патлатая тень движется ко мне вдоль стенки, подволакивая ногу. По голосу выходило, что тень – парнишка-недолеток, не намного-то моложе меня, наверное.

Мотнул головой, не оборачиваясь к нему. Авось позудит да уберётся обратно.

– А хорошо тебе тогда, – завистливо протянул парнишка. – Раз не тутошний, так можешь и выпутаться. А нам-то надежды нет.

Я покосился на патлатую тень.

– А ты чего сделал? – зачастила она. – Своровал чего? Так я подскажу, чего говорить. А сам знаешь, чего говорить?

Я снова мотнул головой, но посмотрел уже повнимательней. Ведь даже если парнишка даст плохой совет – это хоть какая-то да ясность.

– А я подскажу, – повторил он. – Подскажу. А ты жрать-то будешь?

Руки, покрытые грязью и бородавками, потянулись к моей миске, касаться этих рук не хотелось, потому миску я быстренько поставил между нами. Сам я после болезни всегда зверски голоден, да и вообще на аппетит не жалуюсь, но не настолько же, чтоб жрать варёные тряпки!

Интересно, сколько времени пройдёт, пока они перестанут казаться мне омерзительными? Сколько времени тут провел этот парнишка и другие узники?.. Мельком мазнув взглядом по сторонам, я увидел пару завистливо прищуренных глаз и два беспокойно дергающихся носа, ощутил исходящие от них волны жадного голода, безрассудного, на грани потери всего человеческого, и по спине моей пробежали мурашки. Сразу вспомнились истории про военные и послевоенные голодные времена, про съеденные ремни, кору, крыс, детей и…

С хлюпаньем втянув содержимое моей миски, парнишка утер рот рукавом, подтянул поудобнее негнущуюся ногу и затараторил:

– А значит, вот чего: я Вожжа, меня тут все знают, я часто сюда попадаю и все порядки просёк, а только в этот раз мне уж не выбраться, но то ты в голову не бери, ты другое в голову бери. Ты вот чего: говоришь, не гнездовищенский, а в Подкамне-то бывал? Или в Порожках? Только если в Подкамне, то не в приграничном, не в тутошнем, а чтобы подальше, чтобы знать, чего там как, а? Бывал?

– Доводилось, – голос мой продрог и походит на верещание колпички, но Вожжа понимает.

– А и хорошо. – Он утирает рукавом нос, наклоняется ближе, обдает меня вонью грязного тела, гнилых зубов, вареных тряпок. – Тогда и говори, что ты оттуда, ну, из Подкамня или где бывать приходилось, что звать тебя так-то, жил там-то, в землях такого-то. Дознаватери будут невзначай расспрашивать про тамошний край, знают-то они много, а ты сиди и слушай, когда правду говорят, а когда нет. И только словишь, чего они скажут неправильно – сразу влезай и говори: вот это не так, а вовсе эдак. Они если поймут, что ты не просто балаболишь, а знаешь, чего там и как – оставят пока в покое, побоятся мордовать.

Вожжа умолкает.

– И что тогда? – тороплю я.

– Живой и целый будешь тут сидеть, вот что тогда, – пожимает плечами Вожжа и косится на свою не сгибающуюся ногу.

– Долго? – на всякий случай уточняю я, уже понимая, что дело гиблое.

С чего я решил, что этот несчастный паренек подскажет мне, как выбраться отсюда?