Хоботок

Я сказал пенсионеру, попивавшему на садовом кресле чай со льдом, что у меня сломалась машина, и он дал мне вызвать такси с его телефона. Если старик и видел, как Крус заехал в заповедник, то промолчал. За все время ожидания полиция так и не показалась, и это вполне характеризовало ситуацию.

Таксист оказался невозмутимым самоанцем, которого нисколько не интересовал ни мой ужасающий вид, ни разговоры. Он ехал с такой скоростью, что в нормальном состоянии я начал бы нервничать, и вскоре высадил меня на автовокзале в центре Олимпии.

Я протиснулся мимо пестрой стайки цыган, которых всегда можно найти в таких местах, и принялся изучать расписание рейсов. Кассирша неприязненно поджимала губы. Судя по выражению ее лица, меня тоже причислили к чумазому сброду.

Я наугад выбрал Сиэтл и купил билет. Вместе с ним мне выдали ключ от уборной. Там я окропил водой истерзанную кожу и вычесал семена из волос. Теперь я выглядел почти как человек. Почти. Люминесцентная лампа затрещала и зашипела, грозясь оставить убогую каморку во мраке, и в этом дискотечном освещении мое осунувшееся лицо казалось чужим.

Автобус прибыл час спустя и оказался забит под завязку. Я уселся рядом с женщиной средних лет в шали и с гроздьями бижутерии. У нее была грубая кожа цвета слоновой кости, и пахло от нее хлором. Очевидно, сидеть рядом со мной ей претило — судя по тому, как раздувались ее ноздри, как кривились обильно напомаженные губы.

Вскоре автобус устремился в безликую ночь, и лампочки над креслами стали одна за другой отключаться: пассажиры отходили ко сну, за исключением одного парня ближе к выходу, который читал, и меня. Я так вымотался, что не мог сомкнуть глаз.

Я заплакал, чем немало себя удивил.

И женщина тоже меня удивила, прошептав:

— Ну тихо, тихо, хороший мой. Тихо, тихо.

Она похлопала меня по дрожащему плечу. И не убрала руки.