Читаем Хочу быть лошадью: Сатирические рассказы и пьесы полностью

Молодой человек подтвердил. Старики были счастливы, что состоялась эта свадьба, а кроме того, широкий жест Франи обязывал их в какой-то степени относиться к нему с особым уважением. Поэтому они часто к нему обращались.

— Боже мой, — вздохнула мать сквозь слезы умиления. — Какая она была очаровательная, какая способная, правда, пан Франя?

Пан Франя подтвердил.

— Училась прекрасно, хотя и в здоровых развлечениях тоже всегда была первой, — продолжала мать. — Помню, сколько было радости, когда после окончания школы мы купили ей велосипед. А ездить она уже умела до этого. Пан Франя ее научил во дворе. Сразу научилась. Правда, пан Франя?

Пан Франя подтвердил.

— Велосипед — это хорошая вещь, — оживился отец. — Помню…

Но мать, размечтавшись, продолжала свое:

— Молодость, веселье, пенье, жизнь, радость. Хотя в мое время молодость не имела того, что вы. Спорт, экскурсии, вот вскакиваете в седло — и в лес! На все воскресенье.

— Это было на троицу, — сказал пан Франя, накладывая себе порцию салата.

— На троицу всегда льет, — сказал жених.

— Что вы, наоборот! — воскликнула мама. — Чаще всего хорошая погода. Правда, пан Франя?

Пан Франя подтвердил.

Уже окончилась мелодия вальса «Над прекрасным голубым Дунаем». Следующий вальс назывался «Жизнь артиста». Жених с удовольствием думал, что хорошо было бы послушать радио наедине с женой, когда уже все разойдутся. С тех пор, наверно, и пошла поговорка: «Наслаждается, как жених радиоприемником».

* * *

Voila. Приехал как-то ко мне мой троюродный брат, миссионер. В сутане. Мы расцеловались. Он намеревался остановиться у меня на несколько дней, подышать свежим воздухом. Я расспрашивал, как там в негритянских странах, но он туда только отправлялся, поэтому многого рассказать не мог мне. Меня разбирало огромное любопытство. Я купил у перекупщика книгу под названием: «Дукс миссионерский», в которой были описаны разные способы обращения. Сидели мы частенько с братом на веранде и читали до самой темноты. Самым интересным было то, как негры любят миссионеров. Известно, разные люди бывают. Один съест ромштекс и доволен, а для другого нет обеда без ксендза.

И так вот читали мы до темноты, хотя нас кусали комары и уже довольно сильно беспокоила вечерняя прохлада, иногда нас обоих охватывало воодушевление, мы переставали читать, и я кричал брату:

— Слушай, Вацек, ты обратишь их?

А он в ответ:

— Обращу!

И тут я его обнимал, и мы оба были растроганы.

Постепенно я многое узнал об этой Африке. О львах, например, я бы мог ответить, хоть разбуди меня ночью. А лианы стали для меня совсем как родные братья, так хорошо я их знал.

Мы часто размышляли над тем, как подойти к негру, чтобы лучше его обратить. Иногда, накурившись, мы устраивали репетицию. Я становился на середине веранды и изображал негра, а Вацек меня обращал. Нужно признаться, что у него были способности к этому, и бывало, как я ни выкручивался, он все же меня обращал. Но я тоже давался нелегко, и Вацеку приходилось изрядно попотеть, пока это ему удавалось. Потом, где-то в середине лета, когда мы уже в этом натренировались, я пробовал обращать, а Вацек изображал негра. Вначале он немного морщился, но потом сам вошел во вкус и сказал, что это даже позволяет ему лучше узнать негритянскую психологию. Я же так напрактиковался, что мог обратить с полсотни негров в день, а при хорошей погоде и больше.

И только к августу мы как-то немного устали. Вацек-то мог заниматься этим целыми часами, но ведь у меня не одно это было в голове. Жатва, обмолот… В это время я его немного забросил, я шел в поле, а Вацек за брусникой или качался в саду. Раз за ужином я ему намекнул, что негров лучше всего обращать осенью. Вообще если хорошо присмотреться, то что касается их кулинарных обычаев — не может того быть, чтобы они не съели иногда что-нибудь вегетарианское. Так что если взять с собой немного брусники в уксусе, немного макарон и дать им попробовать, показать, как их готовить, то, наверно, привыкли бы и не были бы так озлоблены на миссионеров. Ну и здоровее бы были, потому что какие там в миссионерах могут быть витамины. Я даже пожертвовал бы все это, хоть у меня амбары не ломятся — я сам бы Вацеку на дорогу все приготовил. Но все как-то так проходило, и… Вацек не уезжал.

Мы даже начали играть в шахматы, потому что вечера становились длиннее. Время от времени, когда он забирал у меня королеву или коня, я намекал ему, что если он какого-нибудь негра не обратит до дня святого Мартина, то потом уже будет трудней, потому что негры ничего не любят начинать с нового года. Поэтому мы начали играть в шестьдесят шесть, но и в картах Вацеку везло, как редко кому. Часто, глядя в свои карты и видя какого-нибудь жалкого валета, я обнаруживал, что он похож на негра. И я говорил:

— Чтобы негра хорошенько обратить, нужно этим делом заняться пораньше. Потом мало времени останется, потому что всегда что-нибудь такое случается, а ведь нет ничего хуже, чем какой-нибудь такой наполовину обращенный негр.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Убить змееныша
Убить змееныша

«Русские не римляне, им хлеба и зрелищ много не нужно. Зато нужна великая цель, и мы ее дадим. А где цель, там и цепь… Если же всякий начнет печься о собственном счастье, то, что от России останется?» Пьеса «Убить Змееныша» закрывает тему XVII века в проекте Бориса Акунина «История Российского государства» и заставляет задуматься о развилках российской истории, о том, что все и всегда могло получиться иначе. Пьеса стала частью нового спектакля-триптиха РАМТ «Последние дни» в постановке Алексея Бородина, где сходятся не только герои, но и авторы, разминувшиеся в веках: Александр Пушкин рассказывает историю «Медного всадника» и сам попадает в поле зрения Михаила Булгакова. А из XXI столетия Борис Акунин наблюдает за юным царевичем Петром: «…И ничего не будет. Ничего, о чем мечтали… Ни флота. Ни побед. Ни окна в Европу. Ни правильной столицы на морском берегу. Ни империи. Не быть России великой…»

Борис Акунин

Драматургия / Стихи и поэзия
В Датском королевстве…
В Датском королевстве…

Номер открывается фрагментами романа Кнуда Ромера «Ничего, кроме страха». В 2006 году известный телеведущий, специалист по рекламе и актер, снимавшийся в фильме Ларса фон Триера «Идиоты», опубликовал свой дебютный роман, который сразу же сделал его знаменитым. Роман Кнуда Ромера, повествующий об истории нескольких поколений одной семьи на фоне исторических событий XX века и удостоенный нескольких престижных премий, переведен на пятнадцать языков. В рубрике «Литературное наследие» представлен один из самых интересных датских писателей первой половины XIX века. Стена Стенсена Бликера принято считать отцом датской новеллы. Он создал свой собственный художественный мир и оригинальную прозу, которая не укладывается в рамки утвердившегося к двадцатым годам XIX века романтизма. В основе сюжета его произведений — часто необычная ситуация, которая вдобавок разрешается совершенно неожиданным образом. Рассказчик, alteregoaвтopa, становится случайным свидетелем драматических событий, разворачивающихся на фоне унылых ютландских пейзажей, и сопереживает героям, страдающим от несправедливости мироустройства. Классик датской литературы Клаус Рифбьерг, который за свою долгую творческую жизнь попробовал себя во всех жанрах, представлен в номере небольшой новеллой «Столовые приборы», в центре которой судьба поколения, принимавшего участие в протестных молодежных акциях 1968 года. Еще об одном классике датской литературы — Карен Бликсен — в рубрике «Портрет в зеркалах» рассказывают такие признанные мастера, как Марио Варгас Льоса, Джон Апдайк и Трумен Капоте.

авторов Коллектив , Анастасия Строкина , Анатолий Николаевич Чеканский , Елена Александровна Суриц , Олег Владимирович Рождественский

Публицистика / Драматургия / Поэзия / Классическая проза / Современная проза