Читаем Хочу быть лошадью: Сатирические рассказы и пьесы полностью

— Ага, — ответил я.

— Да. Пятого полка, — со значением повторил он.

Так мы стояли еще некоторое время, но видя, что его слова не произвели на меня ожидаемого впечатления, он опустил голову. Я ничего не знал о пятом полке.

— Сегодня полковой праздник. Это был самый знаменитый полк в стране. Вы слишком молоды, чтобы это помнить.

Я беспомощно развел руками.

— Он воевал? — спросил я примирительно.

— Он маршировал! Ах, как мы умели маршировать! Какие мы устраивали парады! Сегодня уже никого не осталось из пятого. Я узнавал. Я последний.

— Значит…

— Сегодня праздник моего полка. В каждый полковой праздник устраивался большой парад, о котором потом долго писали в газетах. Этот полк был при главнокомандующем. Я служил в нем кадровым. Никто не умел так кричать, как я: «Да здравствует! Ура! Ура! Ура!»

Он выпрямился по стойке «смирно» и, вытянув руки по швам слишком широких брюк, уставился в окно взглядом., какой бывает у запыленного чучела ястреба.

— Простите, да здравствует — кто? — спросил я.

— Ура! Ура! Ура!

Новая волна дождя застучала о стекла, как эхо аплодисментов.

Он подошел к шкафу. Его дверцы, покрытые барельефом, изображающим виноградные кисти, открылись с тяжелым скрипом. Я заглянул через его плечо. Единственным содержимым шкафа было древко, обернутое в тряпку. Старик щелкнул каблуками, взял древко и осторожно вытащил его. Это было знамя. При тусклом свете лампочки, висящей высоко под потолком, разукрашенным потеками, я увидел полуистлевшую материю. Золотой лев держал в зубах цифру 5. Старый, потемневший пурпур заиграл на фоне сизых пятнистых стен комнаты.

— Идем, — сказал он.

— Идти? Куда? — удивился я.

Он прислонил знамя к шкафу и молитвенно сложил руки.

— Заклинаю вас, пожалуйста, не откажите. Это недалеко… Очень вас прошу…

Я не мог отказать. Знамя он обернул в газеты и взял с собой.

Последний трамвай довез нас до Центральной площади. Дождь то накрапывал, то переставал на целые четверть часа. На Центральной площади мы вышли. Перед нами лежала огромная плоскость черного асфальта, по которой скользили лучи бесчисленных ламп, колышемых ветром. Раньше здесь проходили шествия и манифестации. Старик все время давал пояснения:

— …Особый полк, парадный, на государственный праздник… и самый большой духовой оркестр в стране. Что это был за оркестр!..

То задерживаемые, то снова подталкиваемые порывистым ветром, мы достигли середины площади. Трибуны здесь уже не было.

— Станьте, пожалуйста, там, — показал он мне на какой-то предмет, находившийся неподалеку. Это была железная урна для мусора. Я влез на нее и застегнул пальто, потому что ветер проникал всюду. Ниже чернел силуэт хорунжего с древком еще завернутого знамени, торчащим как копье.

— Итак, начинаем! — воскликнул старик. В его голосе дрожало счастье. — Благодаря вам я смогу еще раз продефилировать, еще раз стать в шеренгу. Это будет, наверное, моим последним парадом.

— Ну… не говорите так, — вежливо запротестовал я. Ужасно дуло.

Он выпрямился и строго сам себе скомандовал:

— Становись!

И удалился.

Я остался один. У моих ног простиралась безлюдная Центральная площадь. В одиночестве я стал думать о том, в каком я оказался глупом положении. Минуты тянулись. Трудно было сохранять равновесие, стоя на высокой железной урне.

Вдруг с левой стороны ветер донес едва слышные восклицания — как шепот:

— Левой, левой, три-четыре, левой!..

В мерцающем свете ламп показался хорунжий пятого полка. А над ним трепетало развевающееся знамя с раскачивающимся во все стороны древком, которое неуверенно держали слабые руки.

Он приближался. Парадный шаг. Ступни, неуклюже и смешно поднимаемые кверху, ритмично опускались, ударяя об асфальт и вызывая эхо не более громкое, чем удары детского кулачка.

— Да здравствует главнокомандующий! Ура! Ура! Ура!

Ветер заглушал старческие возгласы и разносил их по огромной пустой площади.

— Ура! Ура! Ура!

Когда старичок оказался в нескольких шагах от меня, он поднял голову и крикнул фальцетом:

— Равнение на правоооооооо!..

Потом проплыл передо мной три раза, наклоняя знамя с золотым львом, держащим в зубах цифру 5.

Придерживая одной рукой полы пальто, я медленно поднес другую к наушникам и отдал честь.

Скептик

Значит, вы говорите, что на других планетах тоже есть люди? Может быть, и есть; где-то же должны быть в конце концов. Но я в это не верю. Я читал книжки по астрономии. Смотрите, дождь сегодня все идет и идет… Так вот, значит, об этих туманностях, огненных шарах. Как бы человек выдержал такие условия? Нет, это невозможно.

Каналы на Марсе? Согласен. Только мыслящие существа могли их построить. А мыслящие существа — это, как известно, не собаки, не кошки, а люди. Да, но кто их там видел? И вообще, правда ли это?

Нужно бы поставить бочку под водосточную трубу, жаль дождевой воды.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Убить змееныша
Убить змееныша

«Русские не римляне, им хлеба и зрелищ много не нужно. Зато нужна великая цель, и мы ее дадим. А где цель, там и цепь… Если же всякий начнет печься о собственном счастье, то, что от России останется?» Пьеса «Убить Змееныша» закрывает тему XVII века в проекте Бориса Акунина «История Российского государства» и заставляет задуматься о развилках российской истории, о том, что все и всегда могло получиться иначе. Пьеса стала частью нового спектакля-триптиха РАМТ «Последние дни» в постановке Алексея Бородина, где сходятся не только герои, но и авторы, разминувшиеся в веках: Александр Пушкин рассказывает историю «Медного всадника» и сам попадает в поле зрения Михаила Булгакова. А из XXI столетия Борис Акунин наблюдает за юным царевичем Петром: «…И ничего не будет. Ничего, о чем мечтали… Ни флота. Ни побед. Ни окна в Европу. Ни правильной столицы на морском берегу. Ни империи. Не быть России великой…»

Борис Акунин

Драматургия / Стихи и поэзия
В Датском королевстве…
В Датском королевстве…

Номер открывается фрагментами романа Кнуда Ромера «Ничего, кроме страха». В 2006 году известный телеведущий, специалист по рекламе и актер, снимавшийся в фильме Ларса фон Триера «Идиоты», опубликовал свой дебютный роман, который сразу же сделал его знаменитым. Роман Кнуда Ромера, повествующий об истории нескольких поколений одной семьи на фоне исторических событий XX века и удостоенный нескольких престижных премий, переведен на пятнадцать языков. В рубрике «Литературное наследие» представлен один из самых интересных датских писателей первой половины XIX века. Стена Стенсена Бликера принято считать отцом датской новеллы. Он создал свой собственный художественный мир и оригинальную прозу, которая не укладывается в рамки утвердившегося к двадцатым годам XIX века романтизма. В основе сюжета его произведений — часто необычная ситуация, которая вдобавок разрешается совершенно неожиданным образом. Рассказчик, alteregoaвтopa, становится случайным свидетелем драматических событий, разворачивающихся на фоне унылых ютландских пейзажей, и сопереживает героям, страдающим от несправедливости мироустройства. Классик датской литературы Клаус Рифбьерг, который за свою долгую творческую жизнь попробовал себя во всех жанрах, представлен в номере небольшой новеллой «Столовые приборы», в центре которой судьба поколения, принимавшего участие в протестных молодежных акциях 1968 года. Еще об одном классике датской литературы — Карен Бликсен — в рубрике «Портрет в зеркалах» рассказывают такие признанные мастера, как Марио Варгас Льоса, Джон Апдайк и Трумен Капоте.

авторов Коллектив , Анастасия Строкина , Анатолий Николаевич Чеканский , Елена Александровна Суриц , Олег Владимирович Рождественский

Публицистика / Драматургия / Поэзия / Классическая проза / Современная проза