Хочу быть лошадью: Сатирические рассказы и пьесы

Мир рассказов и пьес Мрожека фантасмагоричен. Однако нередко сквозь эту фантасмагоричность проступают примеры, увы, слишком хорошо знакомой действительности. Так ли уж нереален беспроволочный телеграф (столбы украли, а проволоки нету), описанный в рассказе «В поездке»? Или метеоролог, которого начальство сгубило упреками в излишнем пессимизме его сводок («Путь гражданина»)? Или канонир, не умеющий стрелять из пушки, ибо является специалистом по тутовому шелкопряду («Хроника осажденного города»)? И разве мало на нашей памяти взмывших вверх и лопнувших надувных слонов, появившихся в результате желания ретивых чиновников выполнить директивы по снижению себестоимости («Слон»)? Кстати, нет ничего удивительного в том, что — как пишет автор «ученики, которые в этот день были в зоологическом саду, начали плохо учиться и стали хулиганами. В слонов не верят вообще». Надувательством легко разрушить любую веру, особенно у детей.

Мрожек выступает неутомимым охотником на резиновых слонов (и у него немало таких выразительных прозрачных метафор). Один из его излюбленных приемов — reductio ad absurdum (доведение до нелепости). Он прибегает к нему в рассказах «Лифт» (где в целях модернизации в одноэтажном учреждении устанавливают лифт), «Экономия» (где в целях экономии берут на работу курьером одноногого инвалида), «Приключение барабанщика» (вариации на тему «услужливый дурак опаснее врага»), «Пунктуальность» (где показано, к чему может привести неумеренный энтузиазм масс). Любой из смертных грехов (число которых явно возросло по сравнению с библейскими временами) Мрожек умеет выставить в надлежащем свете и так, что это прочно запоминается: черствость и эгоизм («В ящике»), подхалимство и угодничество («Гаваи»), коррумпированность и взяточничество («Лошадки»), трусость («Последний гусар»), стереотипность мышления и тупую чиновничью «слоновость», вдохновляющуюся мечтой о том, что муха с оборванными крылышками, выкупанная в чернилах, станет выписывать на бумаге лозунг «Помогайте авиации» («Тихий сотрудник»).

Герой рассказа «Происшествие» в беседе с гномом, пытаясь достичь взаимопонимания, говорит: «Мне иногда кажется, что вся эта повседневность, все эти будни только предлог, поверхность, под которой зашифрован иной смысл, — более широкий, более глубокий. Что вообще есть какой-то смысл. В самом деле, слишком близкий контакт с деталями не позволяет нам ощутить целое, но ведь его можно почувствовать». Задача Мрожека-моралиста, по-видимому, состоит именно в том, чтобы, не впадая в излишнее морализаторство, постараться внушить нам: есть все-таки смысл жизни и должен быть здравый смысл в людях, хотя самого его порой охватывает отчаяние при столкновении с людской глупостью и абсурдностью того, с чем приходится иметь дело на каждом шагу. Писателя не только больно ранят изъяны сиюминутной действительности, его волнуют «вечные» вопросы добра и зла, взаимоотношения творца и власти, сочетания свободы и необходимости, личного и общественного блага, проблема нравственного выбора.

«Искусство непременно стремится к добру, положительно или отрицательно: выставляет ли нам красоту всего лучшего, что ни есть в человеке, или же смеется над безобразием всего худшего в человеке. Если выставишь всю дрянь, какая ни есть в человеке, и выставишь ее таким образом, что всякий из зрителей получит к ней полное отвращение, спрашиваю: разве это уже не похвала всему хорошему? Спрашиваю: разве это не похвала добру?» — под этими гоголевскими словами, думается, вполне мог бы подписаться и Славомир Мрожек.

Он часто действует методом от противного, вознося хвалу добру тем, что показывает, куда может завести зло, и утверждая светлое начало в человеке тем, что подвергает осмеянию все тупое и низменное в нем. Причем с одинаковым мастерством делает это как в прозе, так и в драматургии.

В одной из самых знаменитых своих пьес — «Танго» — Мрожек, как бы выворачивая наизнанку конфликт «отцов и детей», демонстрирует полную деградацию общества, где норма — ликвидация нормы, а единственный действующий принцип — отсутствие каких бы то ни было принципов. Разрушена стена условностей, и вслед за нею развалилось все здание семейных, человеческих отношений. Отсутствие системы ценностей делает невозможным нормальное функционирование как отдельных личностей, так и общества в целом. Попытку противостоять распаду эпохи, освободиться от вседозволенности и восстановить прежний порядок предпринимает 25-летний Артур. Но он терпит поражение, осознав, что не форма спасет мир, а идея. Основополагающей же идеи у него нет. Пытавшийся прибегнуть к насилию, Артур сам погибает от руки лакея Эдика, законченного хама, превращающегося в диктатора.