Хочу быть твоей

Я сделала ручкой, не оборачиваясь, уверенная, что он смотрит мне вслед. И только в подъезде выдохнула, на мгновенье прижавшись затылком к двери. Полная хрень. Поднявшись на пролет, выглянула в окно, Антон как раз выезжал со двора. Осмотревшись, увидела в дальнем конце машину Самохина. Если бы Антон его тут застал, наверное, сильно удивился бы. Тут услышала, как наверху открывается дверь, и безошибочно поняла, чья. И что за этим последует. Быстрые шаги, я выдохнула, на мгновенье закрыв глаза. Сама виновата. Обернувшись, увидела на лестничном пролете Тиму, он спускался, сунув руки в карманы джинс. Мы встретились взглядами, я свой сразу отвела. Он встал напротив, хмуро разглядывая.

— Это что сейчас было? — поинтересовался спокойно. Бросив на него ещё взгляд, снова отвернулась. И почувствовала злость.

— Это Антон был, твой приятель. Не рассмотрел в темноте?

Самохин только зубы сжал, хотел что-то сказать, но поостерегся, глянув наверх в сторону квартир. Да, любой разговор здесь неразумен. Покусав губу, Тима бросил:

— Завтра поговорим, — и направился мимо меня вниз.

— Не о чем говорить, — ответила я его спине, он даже обернуться не соизволил. Услышав, как хлопнула входная дверь, я закурила, пялясь в окошко. Тима, выйдя, сначала посмотрел вверх, видимо, на наши окна, махнул рукой. Верная Катька провожает. Потом перевел взгляд на меня и потопал к машине. Я подождала, пока он уедет, и ещё минут пять, только после этого стала подниматься. Теперь можно сказать с чистой совестью, что с Самохиным не столкнулась.

Катька вышла ко мне в ночнушке. А я подумала, вдруг они тут с Тимой сейчас, пока меня не было… И от мелькнувшей картины, как он прикасается к ней, стало нехорошо, по телу пробежала дрожь, в висках застучало. В этот момент я поняла: надо бежать. Куда угодно. Некогда копить на Индийский океан, потому что все происходящее становится сильнее меня. Я перестаю контролировать свои мысли и чувства.

— Все в порядке? — Катька смотрела обеспокоенно. Собрав силы, я кивнула.

— Устала просто, — какая же универсальная отмазка, — спать пойду.

— Спокойной ночи.

— И тебе.

В комнате, прикрыв дверь, упала на диван, глядя на темный потолок. У меня есть немного денег, этого хватит, чтобы уехать. Неважно куда, можно в такой же маленький городок, сниму комнату, выйду на работу, прокручусь как-нибудь. Если уеду на автобусе, Самохин меня не найдет. Да он, наверное, теперь и искать не будет. Без меня лучше. Всем. Всегда было лучше.

— Постой тут и подумай над своим поведением, — мать, больно вывернув руку, толкает меня в угол прихожей. Я терплю боль, не плачу, пока она не уходит в кухню. Вот тогда позволяю себе расслабиться. Стою, отвернувшись к стене, сдерживаюсь, чтобы не рыдать, не выдавать себя. Не увидит она моих слез. Никогда не увидит. Катька робко выглядывает из комнаты. Я не вижу, чувствую ее взгляд на себе. Не поворачиваюсь. Никто не должен видеть моих слез. Заставляю себя успокоиться усилием воли. Аккуратно вытираю слезы рукавом. Смотрю в стену, в старые бежевые обои, местами потертые. Слышу, как Катька проходит в кухню.

— Мама, — говорит несмело, — может, не надо… Она мне не мешала.

— Не защищай ее. У тебя на носу выпуск из института, тебе готовиться надо, а не с ней возиться. А она хороша, еще пререкается. Да я ее… — я прямо вижу, как она грозит кулаком в сторону коридора. — Она мне по гроб жизни обязана, что вообще родилась, да была б моя воля… Это же не человек, отродье.

— Мама… — Катька уже шепчет.

— Иди, Катюш, занимайся, — мать резко меняет интонации, голос становится ласковым, каким-то приторным. Сестра, послушно пройдя в комнату, прикрывает за собой дверь.

Я стою в углу два с половиной часа. Никто обо мне не вспоминает. Они обедают, но меня не зовут. Я уже сижу на полу, опустив голову на колени. Знаю, если выйду — будет хуже, мать отстегает ремнем. Я сижу и думаю о побеге. Впервые думаю о нем всерьез. Без меня им лучше, все довольны, спокойны. И эта мысль понемногу начинает овладевать мной, обосновываться в голове, пока наконец не становится вполне осязаемой целью.

Открыв глаза, я снова уставилась в темный потолок. Мой рекорд в углу — шесть часов, он случится через месяц после того, что я вспомнила сейчас. Сколько себя помню в детстве, постоянно в этом углу, он мне почти как родной был. Жалко, над ним крюка нет, а то повесилась бы там, было бы символичное завершение истории. Ладно, утрирую. Кончать с собой — не мой удел, по крайней мере, в прямом смысле. А вот сбегать вполне себе мой. Отработаю завтра смену, и в путь. За более чем десять лет, что я убегаю из дома, поняла одно: если решил бежать, не тяни. Вставай и беги, в чем есть, не думая о дне завтрашнем. Почти как Христос говорил, ага. Просто если сразу не решишься, потом непременно передумаешь, начнёшь готовиться, все это затянется, появятся отсрочки. Бесконечное «послезавтра в город».