Хорошо был слышен могучий бас дона Севильяка. Это вселяло надежду, что он и Арно донесут до колонистов суть его предложения.
Он вставал, ходил, опять садился. С Шилемой не разговаривал, но и оставаться один на один с собой – тоже занятие неудачное.
Так он помыкался и, наконец, подсел к временнице.
Они молчали. А Ивану вспомнился первый день встречи с Шилемой. Ему тогда показалось, при том очень ярко, именно сиюминутная сцена. Может быть, иной какой-то антураж. Но они, как и ему виделось, сидят и молчат в печали.
– Знаешь, КЕРГИШЕТ, – вдруг проговорила Шилема грудным голосом, упорно глядя при этом перед собой в землю. – Среди братьев, сыновей Матери есть один…
Она споткнулась, замолкла.
– Так что?
– Когда будешь меня брать, то возьми и его со мной.
Она бросила короткий взгляд на Ивана.
– Возьму… Что? Ши-ле-ма!.. Это что же… Неужели ты, наконец-то, нашла для себя мужчину? И он увидел в тебе…
– Ничего он не увидел! Он с братьями смотрит в рот своей матери. Ждёт, что она изречёт. По сторонам смотреть у них времени нет.
– Он что, даже не знает, что ты выбрала его?
– Знает. Да… он меня боится. Эти… наши попутчицы, наговорили. Но трогать его не решились… Пусть только попробуют, – закончила Шилема с угрозой.
– Но…
Ивану признание Шилемы, временницы, не познавшей, может быть за сотни лет жизни мужчины из-за глупого, на его взгляд, отношения к противоположному полу, оказались неожиданными, а высказанные Шилемой угрозы – варварскими какими-то. Да и один из братьев, который попал под её выбор, – в боязни…
Впрочем, какое ему дело до того?
– Возьмёшь?
– Возьму.
– Только он может один не согласиться.
– Мы всех его братьев возьмём.
– Со мной чтобы.
– Конечно… Если сам не пойдёт, – сказал Иван, тая улыбку, – ты только покажи его мне. Я его поймаю и посажу… в вушбус. Надо же! Вушбус!
Шилема его лингвистического восхищения не поняла.
– Я покажу. И тебе помогу… Возьму его с собой… Может быть к брату поведу. Знаешь, никогда не думала, что соскучусь… По брату… Арно!
– Что?
– Арно идёт. Один.
Иван оглянулся. Арно размашистым шагом направлялся к ним.
– КЕРГИШЕТ…
– Почему один?
– Я за тобой. Они хотят послушать тебя.
– Хорошо, – Иван поднялся, но идти и кого-то уговаривать, объяснять не хотелось. – А что они от меня могут услышать нового? Я, кажется, выразился ясно и пригласил их всех.
– Ну, КЕРГИШЕТ. Это тебе всё ясно, а им – нет, – сказал Арно, – с трудом приноравливаясь к неспешному шагу Ивана. – Они здесь живут давно. Некоторые лет уже тридцать. И вот вдруг приходишь ты и говоришь: За мной! Но куда?
– Я сказал…
– И вправду, КЕРГИШЕТ, куда? К тебе в квартиру?
– Почему это обязательно ко мне? Кто где пожелает, там пусть и живёт. Пространства и времени хватит на всех.
– Ты что, не понимаешь? Они забыли, где до того жили, а ты предлагаешь им весь мир, да ещё во времени. Они все эти годы ничего не делали. Что умели – позабыли. Покинь их сейчас скамулы, и они перемрут все от голода.
– Жить захотят, всё вспомнят, – процедил сквозь зубы Иван.
Но в словах Арно таилось нечто важное, порождающее вопросы. Действительно, в какой исторический регион человеческой цивилизации их пробивать? Они здесь опустились так, что находятся на уровне культуры десятого тысячелетия до новой эры.
Да – это задачка!
Хотя… Конечно, надо учесть их мнение: кому куда захочется. Но большую их часть можно подкинуть, например, Дигону. Почему бы и нет? Забыли или не забыли колонисты, как и что делать, но в головах их кое-что осталось, чтобы подсказать Дигону или его многочисленным сородичам это самое «кое-что». Наверное, среди них есть врачи или учителя, связанные с ведением сельского хозяйства: вот они-то и подскажут, что и как сеять…
– Ты не прав, КЕРГИШЕТ, – Арно не согласился с репликой Ивана. – Вспомнят – возможно, но ты же видел их. В большинстве своём старики. Им бы дотянуть…
– Давай пока послушаем их. Как они настроены? Вообще?
– Разброд. Мне даже показалось, что немногим дошёл сам смысл возвращения к людским сообществам. Они привыкли быть одни.
– Я думаю, здесь ты не прав. Как бы они изолировано не жили, а в человеке заложено быть в кругу других людей. И разных, при том.
– Да уж. Пожил тут…
Собрание встречало их молча. И хотя они сидели за тем же длинным столом, но уже не на своих, быть может, насиженных местах, а явно расколотыми на две неравные части. Меньшая – во главе с Хиркусом.
Как бы себя не выставлял «актёр всех времён и народов», всё-таки поведение его представлялось Ивану непонятным. Не собирался же он, ходок во времени и артист, бесславно закончить свои дни в прозябании? А он, по всему, переживёт многих, если не всех, кто откажется податься в будущее. Но и без вероятности омолаживаться в Кап-Тартаре, с потерей ходить во времени и отсутствии самовыражения перед аудиторией зрителей, он может быстро стереться с лика Земли.
Так почему он вдруг стал противником? И не только идее передвижения, но и по отношению к нему?
Между группами сидели Девис с Сесикой. Они демонстрировали своим положением своеобразный межевой камень, разделивший колонистов на правых и левых. Слева расположился Хиркус.