Холестерин колец

И путешественники, несмотря на одолевавшую их усталость, потащились дальше.

Они шли и шли, тщетно выкликая неведомых тварей, совсем недавно прошедших здесь, судя по встречавшимся на каждом шагу следам: огрызкам телячьих отбивных, потрепанным хобботовским романам, одной из столовых ложек Килько («Какое совпадение», — подумал Фрито). Однако, никаких хобботов так и не увидели. Впрочем, кое-какие иные существа путникам попадались. Однажды дорогу им перебежал кролик с дешевенькими карманными часами в передних лапах, удирающий от какой-то полоумной девчонки, потом повстречалась девчонка помельше, которую лупили по мордасам три разъяренных медведя («Лучше не встревать», — мудро решил Фрито), видели они также засиженное мухами, брошенное пряничное бунгало с табличкой «Сдается» на марципановой двери.

В конце концов, еле ползущая от усталости четверка махнула рукой на следы. Вечерний сумрак уже сгущался в угрюмом лесу, и брести дальше, не отоспавшись, у них больше не было сил. Словно одурманенные неведомым зельем, маленькие мохнатые бедолаги один за другим свернулись в ворсистые комочки и забылись сном под хранительной сенью огромного, трепещущего дерева.

Срам поначалу и не понял, что уже проснулся. Он почувствовал, как что-то мягкое и упругое стягивает с него одежду, но решил, будто ему все еще снятся низменные наслаждения, которым он совсем недавно предавался в Шныре. В конце концов, явственно различив некие чмокающие звуки и треск раздираемых одежд, Срам открыл глаза и обнаружил, что лежит совершенно голый, а конечности его и голову обвивают мясистые корни дерева. Взвыв так, что у него самого уши чуть не полопались, Срам разбудил товарищей, как и он, связанных по рукам и ногам и догола раздетых содрогающимся в корчах деревом, испускавшим к тому же отчетливое воркование. Удивительное растение явно напевало себе под нос, при этом все крепче стискивая своих пленников. Хобботы с омерзением смотрели, как губастые оранжевые цветы, мурлыкая, склоняются к остаткам салата и окунаются в них. Какие-то вздутые, будто луковицы, стручки потянулись к хобботам и с отврательным чмоканьем и чавканьем присосались к их беззащитным телам. Бедняги поняли, что их, стиснутых в гнусных объятиях дерева, вот-вот зацелуют до смерти! Собрав последние силы, они завопили, взывая о помощи.

— Помогите, помогите! — взывали они. Но никто не ответил. Пухлые оранжевые соцветья раскачивались над их беспомощными телами, извиваясь и постанывая от страсти. Один обрюзглый цветочек безжалостно приник к животу Срама и зашелся в сосущих корчах; Срам чувствовал, как его плоть втягивается в середину цветка. Затем на глазах у охваченного ужасом хоббота лепестки, издав звучное «чпок!», отпрянули, оставив на животе темный, злокачественный рубец, — след отвратного поцелуя. Срам, лишенный возможности спастись и спасти товарищей, леденея от страха, смотрел, как начавшие словно бы задыхаться лепестки изготовляются к последнему, губительному лобзанию.

Но в тот самый миг, когда красные тычинки уже опускались, чтобы свершить свое мерзкое дело, Сраму показалась, будто он слышит отзвук веселой песенки, доносящейся издалека, — да, сомнений не было, песенка звучала все громче! Дремотный и хриплый голос напевал слова, которые по понятиям Срама и словами-то не были:

Крыша вбок! Вверх дымок! Варим мескалино!Что глядишь? Кроши гашиш! Где мой метилино?

К вам торчок, старичок Тимми Бензедрино!

Обезумевшие от страха путешественники, напряженно вслушивались в звучащую все громче мелодию, выводимую, казалось, пораженным свинкой существом:

Трах-бах, тьма в глазах! Синих птичек стая!Пусть в размякшей голове все мозги растают!

Есть колеса, есть игла, травка и соломка.С дурью жизнь — сплошной прикол, а без дури — ломка.Старый Тимми Бензедрин — малый в лучшем виде.С пегим хайром ниже плеч, в голубом прикиде!

Отведу я вас домой — вижу, вы в обломе —Вы закинетесь, а я постою на стреме!Миру, Братству и Любви мы протянем руки.Так валите же за мной, если вы не глюки!