Холмы Рима

— Хм, всё-таки сбежал, — сделал я вывод и задумался. Устроить ему какую-нибудь пакость, что ли… может, низвергнуть? Разгромить почту и телеграф, организовать совет холопских депутатов, на главной площади поставить гильотину, пусть развлекаются. Здесь, правда, такого устройства не знают, ну так это же не чайник с управлением через интернет, освоят. Прибор простой — закладывай туда эксплуататоров по одному, да дёргай за ручку. И чем я буду не прогрессор?

— Ладно, иди и скажи каштеляну[51], что я хочу его видеть. И пусть поторопится.

Каштелян долго ждать себя не заставил, и уже через пять минут ко мне вышел седой старик с саблей на боку, которая, судя по незатёртому эфесу, никогда по назначению не использовалась. Интересный вопрос — а не стал ли он каштеляном час назад — мол, ты, пане как-тебя-там, уже старый, тебе всё равно скоро помирать.

— Моё имя Кеннер Арди, барон фон Раппин, — представился я. — С кем имею честь?

— Я Анджей Гура, вельможный пане, — поклонился тот, — каштелян замка Брудно.

— По пути в Рим нас попытались ограбить на ваших землях, и я хочу обсудить этот вопрос с воеводой. А раз он предпочёл сбежать, давайте обсудим его с вами.

— Мы здесь совершенно ни при чём, вельможный пане, — заверил меня каштелян.

— Вы же добрый христианин, пане каштеляне, — попенял я ему. — Разве вы не знаете, что ложь является грехом?

Это я преувеличил, разумеется. Достаточно исповедаться, и греха нет, а ложь язычнику вообще грехом не считается.

— Заверяю вас, вельможный пане, — уверенно заявил каштелян, — что то нападение было исключительно делом пана Войчеха, и его вельможность такое осуждает. Но пан воевода хотел бы сгладить неприятное впечатление о нашем воеводстве, которое могло у вас сложиться. Мы предоставляем вам все необходимые припасы за счёт воеводства. И ещё мы послали вам небольшие подарки от воеводы в качестве извинения.

— Хм. А удовлетворите моё любопытство, пане Анджей — когда вы стали каштеляном?

— Я уже двадцать лет как каштелян Брудненского замка, вельможный пане, — с достоинством ответил старик.

Значит, всё-таки не подставной. Ну и что с ними тут можно сделать? Пожалуй, всё, что я могу — это немного припугнуть. Может, хоть в будущем это кому-нибудь поможет.

— Ну что же, пане Анджей, попробую поверить вашим заверениям. Но знаете, что я вам скажу — если я вдруг услышу, что на вашей земле пропадают проезжающие, и пойму, что вы мне солгали, то мы приедем к вам опять. И тогда разговор будет уже другой, понимаете меня?

Каштелян молча поклонился.

В вагоне мама с Ленкой примеряли какие-то брошки и кулончики, а меня ждала богато изукрашенная сабля. Я не стал говорить, что это может быть добычей с предыдущих путешественников, чтобы не портить им настроение. Впрочем, крайне маловероятно, что воевода прислал вещи с плохой историей — он наверняка понимает, что если вдруг такое вскроется, головы ему точно не сносить.

* * *

Поезд двинулся дальше, оставив нас с Ленкой на перроне Дерпта в окружении горы багажа. В отличие от нашего мира история здешнего Дерпта была не столь бурной, что, конечно, пошло ему на пользу. Похода Ярослава Мудрого на чудь здесь не было, а значит, не было и города Юрьева. Дерпт был основан позже, когда в Ливонию пришёл орден, и вскоре после этого Дерпт, как и у нас, стал центром католической епархии.

Однако было бы неправдой сказать, что история Ливонии была такой уж мирной. Хотя внешних вторжений в Ливонию и не происходило, внутренних неурядиц было более чем достаточно. Главной проблемой было то, что Ливонский орден был совершенно независим от Рижского архиепископства, а подчинялся напрямую папе, который сидел в Риме, и за множеством более важных дел не особо интересовался далёкой Terra Mariana[52]. При этом воинствующие братья-рыцари особых успехов в хозяйствовании не проявили, так что орденские земли в результате оказались заметно беднее церковных. Рыцари считали такое положение дел несправедливым, и полагали, что надо бы делиться по-христиански. Клир видел ситуацию несколько иначе, отчего между архиепископством и орденом возникало некоторое непонимание, нередко доходившее до осады городов, в том числе и Дерпта.

Непонимание со временем всё усиливалось, пока не дошло до крайнего неприличия — в один из самых острых моментов рыцари убили епископа Дерптского, а клирики в ответ сожгли одного из комтуров[53] ордена как еретика. Чтобы прекратить эти позорящие церковь безобразия, папе Гонорию VI пришлось издать специальную буллу «Fratello sangue[54]». После этого враждебность постепенно угасла, и рыцари с клириками в конце концов пришли к неохотному сотрудничеству.

Гюнтер фон Херварт, епископ Дерптский, скорее походил на следователя, чем на духовного пастыря и заботливого наставника. Даже когда он улыбался — а улыбался он нечасто, — глаза у него оставались недоверчиво-пронзительными. Словом, епископ Дерптский выглядел тем, кем он и был, а именно влиятельным феодалом, железной рукой правящим своим феодом. Меня он встретил без особого тепла, даже не пригласив сесть.