Холод пепла

— Нет. Полагаю, она разгадала мою уловку. Эта женщина гораздо умнее, чем кажется на первый взгляд. Вот только муж ей попался отвратный. Наверно, невыносимо жить с таким типом.

— В любом случае даже если эти люди что-то видели, они не готовы поделиться с нами информацией…

Франсуа Дельво дождался, когда машина жандармов скроется из вида, а потом вошел в кухню и обрушил свой гнев на жену:

— Я больше не хочу слышать об этой истории, тебе понятно?! Вот уже второй раз они приходят и начинают пудрить мне мозги, но уверяю тебя: третьего раза не будет!

Однако сейчас Женевьева Дельво была решительно настроена дать отпор своему мужу.

— Послушай, Франсуа… Речь идет об убийстве. Согласна, Николь была настоящей змеей, но она мертва. Ты понимаешь это? На нее напали, привязали к стулу и забили до смерти. А теперь только представь себе, что было бы, если бы преступники ворвались в наш дом. Разве ты не хотел бы, чтобы соседи, более милосердные, чем мы, дали показания, которые позволили бы надолго запрятать этих уродов в тюрьму, чтобы они не смогли совершить очередное убийство?

Женевьева надеялась, что если ее муж представит себя в роли жертвы, это заставит его задуматься о собственной печальной участи. После убийства соседки у нее не было ни одной спокойной ночи. В ее память прочно врезались картины увиденного, которые то и дело всплывали у нее перед глазами, даже во сне. Женщина не могла забыть белую машину, стоявшую около часа перед фермой соседки в день убийства. Женевьева была уверена, что за пятнадцать лет ни разу не видела во дворе фермы этой машины. Конечно, она не могла назвать марку автомобиля, но если бы ей показали несколько моделей, она, несомненно, узнала бы его. В тот день Женевьева часто посматривала в окно кухни, чтобы прогнать послеобеденную скуку, пока ее муж отдыхал, сидя в кресле в гостиной. Любое событие, даже незначительное, было способно разнообразить ее унылую жизнь.

Несколько секунд… Все произошло за несколько секунд. Женевьева убирала посуду в шкаф, как вдруг издалека до нее донесся шум отъезжающей белой машины. Если бы Женевьева взглянула в окно секундой раньше, она увидела бы убийц соседки. Это обстоятельство не давало ей покоя. Но еще более невыносимой была мысль о том, что ей приходится скрывать важную информацию от полиции. И все из-за мелочной обиды, которую ее муж затаил на Николь. Из-за нескольких квадратных метров земельного участка, который и без того был слишком велик для них…

— Так или иначе, теперь уже слишком поздно, — сурово произнес муж, подводя черту под разговором. — Надо было говорить сразу…

— Никогда не бывает слишком поздно, — попыталась возразить ему Женевьева. — Достаточно позвонить по номеру с этой визитки, которую нам оставили жандармы, и рассказать им правду.

— Об этом не может быть и речи! Если мы вдруг заговорим, нас могут обвинить в том, что мы препятствовали ведению расследования. А даже если и не обвинят, все равно неприятностей не оберешься. Новые допросы, очные ставки… Возможно, нас даже вызовут в суд.

— Но…

— Разговор окончен, — оборвал Женевьеву муж, выбрасывая визитку в помойное ведро. После этого он покинул территорию своей жены.

Женевьева Дельво застыла посреди кухни. Она чувствовала, как к глазам подступают слезы. Ей пришлось сделать над собой нечеловеческое усилие, чтобы не расплакаться. Она устала чувствовать себя слабой, устала от оскорблений и унижений. Муж не испытывал к ней никакого уважения. На этот раз она не пойдет у него на поводу, какими бы ни были последствия.

Женщина решительно сняла крышку с помойного ведра, достала визитку, оставленную жандармами, и положила ее в карман брюк.

Глава 7

Париж, октябрь 1940 года

— Вы уверены, что действительно хотите его продать?

Вместо ответа Эли Вейл моргнул. Ему надоело оправдываться. Антиквар, стоявший перед ним, не удержался и алчно провел рукой по лакированному золоченому декору на черном комоде.

— Как мы и договаривались, я могу дать за него только пять тысяч франков. Я понимаю, эта сумма разочаровывает вас… Но главное, я не хочу, чтобы вы думали, будто я стараюсь воспользоваться… обстоятельствами. Сейчас и для меня настали тяжелые времена. В данный момент такую мебель нелегко продать.

Эли Вейл прекрасно знал, что у торговца антиквариатом уже есть на примете десяток клиентов, готовых заплатить за эту вещь в несколько раз дороже. Комод с гнутыми ножками эпохи Людовика Пятнадцатого, изготовленный в мастерской Леле, в прекрасном состоянии… Самый красивый предмет мебели, который удалось сохранить из отцовской коллекции. Но Эли Вейл не подал виду, что огорчен. Ему всегда было противно торговаться. К тому же он не хотел показывать, что находится в отчаянном положении.

— Хорошо. Пять тысяч франков меня вполне устроят, — тоном фаталиста произнес Эли Вейл.